— Ты почему ябедничаешь на всех батюшке?
— Я не в осуждение, а в рассуждение, чтобы благочестие соблюсти, — ярилась та, тут же занося Евгению в список паломников, подлежащих выселению из гостиницы.
— Благочестие, как же! — не унималась сибирячка. — Лучше признайся, что не любишь людей. Поди, устала от них в магазине?
— Это правда — устала. Мне всю жизнь — «гав», я в ответ — «гав», и никто никогда меня не любил.
— Вот и меня в монастыре никто не любит, — вздыхала Евгения.
Кстати, когда позже грубую гостиничную удалили из монастыря, то защищала и утешала рыдающую продавщицу только одна Евгения.
И всё-таки было бы преувеличением сказать, что Евгению недолюбливали в монастыре, но её действительно осуждали за постоянные конфликты с батюшкой. Конфликты же были такие. Спросишь, бывало:
— Женя, не знаешь, будет ли батюшка исповедовать на всенощной?
— Не знаю и знать не хочу. У меня с ним кончено всё.
На всенощной же обнаруживалось, что Евгения стоит в очереди на исповедь к батюшке, а не достоявшись, бежит за ним, умоляя:
— Батюшка, возьмите меня на исповедь! У меня такой грех на душе!
А время уже за полночь, и батюшка отвечает:
— Утром придёшь, Евгения.
— Батюшка, я же ночь не усну. Мне всего на минуточку!
— Кому сказано? Завтра!
— Ах, так? Простите, но больше я к вам не подойду.
Утром Евгения первой стояла на исповедь и, опустившись на колени, каялась в слезах. Вот так она регулярно «уходила» от батюшки и горевала, заявляя:
— Я думала, монастырь — это любовь, а здесь даже от батюшки сочувствия не дождёшься.
Батюшка у нас строгий — и прогнать может. Но тут он говорил, пряча улыбку:
— Евгения, я же не виноват, что тебе достался такой духовный отец. Ты уж потерпи меня как- нибудь, а?
— Да как она смеет так относиться к батюшке! — возмущались особо благочестивые сёстры.
А батюшка однажды сказал с горечью, что среди множества людей, именующих его своим духовным отцом, настоящих духовных чад можно по пальцам перечесть. Евгения же была воистину духовным чадом батюшки, и он спрашивал с неё строже, чем с других. А с особо благочестивых что спрашивать? Там всё гладко — и грехов особенных нет, и духовного роста нет. Нет той особой духовной жажды, какая была у мятежной Евгении.
В Евгении чувствовался этот потаённый огонь и даже нетерпеливость в стремлении к Богу. Словом, тут шла такая духовная брань, что однажды, не выдержав, она пожаловалась на свои скорби схимонахине Сепфоре.
— Только не отходи никуда от Оптиной, — сказала ей схимонахиня, — а Божия Матерь тебя Сама до конца доведёт.
И Евгения приготовилась всё терпеть и смиряться, как вдруг её выселили из гостиницы под весьма недружелюбный комментарий.