А вот теперь она один на один с проблемами. Только Дорис рядом. И каждое утро блекло-голубые глаза женщины были красны от слез. Валерию всегда раздражала истеричность и плаксивость, но Дорис почему-то было искренне жаль. Служанка любила свою избалованную госпожу, беззаветно и преданно. Невольно Валерии вспоминалась цвейговская Лепорелла.
— Я буду молить Творца, чтобы благостные дни были пустыми, — шептала служанка, каждый вечер протягивая ей чашку с темным отваром. — Выпейте, это должно помочь. Ах, еще бы два месяца… Свежий сок сухопута куда надежнее…
— Повезет в этот месяц, может, в следующем, — как-то поинтересовалась Валерия, — а что потом?
Тогда Дорис впервые посмотрела на нее гораздо пристальней, и Валерия внутренне похолодела — наверняка у служанки и юной лэрди был хоть какой-нибудь план, но их разговор прервала служанка Мари, которая явилась поменять постель.
— Ваш пульс нормален, лэрди.
Голос лекаря по-прежнему был безучастен, но теперь мужчина смотрел на нее. В чуть прищуренных глазах и напряженно поджатых губах Валерия видела неловкость.
— Флинн, разве ты не видишь, что госпожа еще слаба? А лэрд, он…
Дорис запнулась, прижимая измятый платок к губам, а лекарь опять отвел взгляд.
— Я присягал своему господину, лэрди, — обратился он к сундуку на прикроватном столике, — его прямой приказ — следить за Вами и Вашим здоровьем.
Ей бы запустить в лекаря фарфоровой чашкой или устроить истерику с обвинениями, но Валерия лишь сдержанно кивнула. Если врач удивился, то вида не подал. Молча собрал свои инструменты и был таков.
— Следующей ночью сюда придет лэрд, — печально подвела итог Дорис. — Вас нужно подготовить, моя госпожа.
«Закрой глаза и думай об Англандии» — Валерия нервно хихикнула, осматривая хлопковый ужас.
После долгих купаний, со множеством ароматных притирок, а потом не менее продолжительных расчёсываний скорбно-молчаливая Дорис выдала ей… это.
Еще в первый день внезапного омоложения вместе со сменой мира и социального статуса Валерия поняла, что с моралью тут строго. Просто Викторианская эпоха какая-то. Вот и рубашечка под стать — просторный белый мешок с традиционно глухим воротом и рукавами, а на животе — длинный разрез.
— Модно, стильно, молодёжно, — пробормотала, растягивая края в стороны. — Хоть бы рюшек налепили.
В тишине собственный голос звучал дико и неестественно. И в свете одинокой свечи она казалась себе приведением, обреченным на вечное скитание и тоску. Дорис ушла, на прощание пообещав молиться всю ночь. А лэрд где-то шлялся, не торопясь воспользоваться благостным днем. Вот бы где заблудился по дороге, и ей не пришлось… Валерия оборвала саму себя, как и сотню раз до этого. Малодушно пыталась не думать об измене настоящему мужу, и тут же мысленно оправдывалась, что ничего не может сделать. Убежать? Глупо. Устроить истерику или притвориться, что болит живот, голова, ноги-руки… Валерия фыркнула. Медведю и дела нет до ее страданий. Ему наследника подавай.