— Ничего, — я быстро вскинула на неё глаза. — Просто задумалась, а что мы так долго до Рино едем? Даже с учётом пробки.
Я увидела, что косточка уже торчит между зубами Аманды, поэтому, затаив дыхание, двумя пальцами вытащила её и быстро бросила в пакетик.
— Мы не в Рино едем. Я хотела показать тебе памятник одному очень хорошему человеку в дыре, которую считают колыбелью Невады и до которой нормальный человек никогда не добирается, а памятник красивый. Во всяком случае, как я его помню. Должны были за полчаса доехать, но с этой дурью на дорогах. Впрочем, вон уже и указатель — можешь увидеть его в боковое стекло.
Я повернула голову и действительно увидела коричневый указатель с надписью: «Генуя. Первое поселения штата Невада. 1851», и ещё поразилась, как за этими чертовыми финиками не заметила, что мы въехали в городишко — правда, даже слово «городишко» звучало слишком громко для домиков, разбросанных вдоль двуколейки. Зато мне вдруг сразу стало приятно от мысли, что я родилась не совсем в деревне. Аманду же порадовало наличие заправочной станции.
— Слушай, попытайся вымыть стекло, — попросила она, вылезая из машины, чтобы в танцевальных движениях афроамериканцев размять спину. — А я пока нам горячий шоколад куплю.
— И кексы не забудь! — бросила я совсем не зло.
Но Аманда ничего не ответила. Не расслышала, что ли, или обиделась? На размышления, впрочем, времени не было. Я нацепила перчатки и вылезла из машины. Было прохладно, но я поняла, что смогу побыть минут пять без куртки. Не знаю, что за химию они тут добавляют в воду для мытья стёкол, но мне даже не потребовалось и двух раз обмакивать щётку, чтобы отодрать налипшую на окно дрянь.
— Представляешь, — сказала Аманда, возвращаясь с двумя стаканами к машине. — Хотела у них стеклоочиститель купить, а у них ни черта нет, даже втридорога… Деревня… Надеюсь, больше мести не будет.
Я взяла протянутый стакан и села в машину.
— Спасибо за стекло, — улыбнулась Аманда, возвращаясь в водительское кресло. — Осторожно, не обожгись. Тут минута до главной площади, если это можно так назвать, а там и памятник почтальону.
— Кому? — переспросила я, пристёгивая ремень безопасности.
Я не стала следовать примеру Аманды и ставить стакан в подстаканник. Холодная щётка проморозила пальцы через перчатки, и теперь я с наслаждением отогревала их теплом стакана.
— Тут почтальон один, имя не помню, на памятнике посмотрим, два раза в месяц целых двадцать лет со стопудовым мешком за плечами совершал почтовый поход между Плэйсвилем, чёрт знает, где такое у вас в Калифорнии, и этой Генуей. Если не ошибаюсь, это порядка девяноста миль через горы, в снег, пешком… А мы тут на машине проехать не можем. Кстати, три дня шёл и жрал лишь сухари да сушёную говядину, запивая топлёным снегом. Ему на могиле монумент поставили в виде скрещённых лыж. Он сам их смастерил — длинные такие, только шёл без палок, балансируя посохом. Двадцать лет, прикинь?