Меня словно прибило сверху огромным, увесистым мешком. Адреналин зашкалил, кровь мгновенно вскипела…
«Никита, останься, Никитина, останься, Никитина…» – без конца крутилось в голове – все быстрее и быстрее, сливаясь в одно целое, цепляя конец с началом, с каждым оборотом все больше превращая вполне понятную и обыденную фразу в какую-то бессмысленную белиберду…
– Ты в порядке? – прошептала Элька, вероятно заметив, что я качнулась – от словесной карусели начала сильно кружиться голова.
– Нет… – прошептала в ответ деревенеющими губами. – Мне плохо… Все отменяется, Эль, я не смогу… Я… Зачем он меня зовет?!
Мой телефон рядом брякнул сообщением. Видя, что я не в состоянии, подруга подняла его и глянула. Стараясь успокоить бушующий в ушах пульс, я тоже скосила глаза.
С незнакомого и нераспознаваемого номера пришло сообщение.
«Помни про процент, Никитина. Уже тридцать тысяч должна».
– Сука… – выругалась Элька. – Может, и в самом деле все отменим? Найдешь работу, возьмешь аванс…
Я слабо кивнула, потом помотала головой…
– Кто мне аванс даст, Эль? Еще скажи ссуду в банке взять…
– А если положить на нее? На Буркову? С большим таким, толстым прибором…
– И прятаться год по подъездам от ее дружков?
– Тогда кончай тут заваливаться, сопли подобрала и вперед! – зарычала, вдруг разозлившись, Элька. – То же мне, тургеневская барышня нашлась! Играть не надо было, когда денег нет, картежница хренова!
Как ни странно, ее ругань придала мне решимости и поставила на ноги – в буквальном смысле этого слова, потому что я вдруг нашла в себе силы встать и побрести по пологим ступенькам вниз, к сцене – туда, где оставленные для «разговора» студенты столпились вокруг Гордеева, который стоял, прислонившись и чуть присев на стол рядом с кафедрой.
А экзекуция уже началась.
Вот ректор выслушал и назначил штраф одному человеку – Сене Мартынову, имевшему несчастью уронить под своим большим весом библиотечную полку – отменил уже запланированную пересдачу второму, подготовил к отчислению третьего (точнее, третью – Оксанку Смирнову, которую заподозрили в списывании)…
Толпа перед ректором редела катастрофически быстро, пока он одинаково безжалостно расправлялся со своими подопечными – провинившимися кто в серьезных грехах, кто в совсем уж незначительных…
Он не простит мне, поняла вдруг я. Не простит, не спустит на поводу, не примет никаких объяснений… И никакие мои фальшивые восторги по поводу новых батарей не прокатят.