Во-вторых, несмотря на подавленное настроение, я всё же сообразила, что в такой день одеваться так, как я обычно одеваюсь, не стоит, и вместо одного из миленьких, коротких платьишек, которые я обычно ношу, и своих обычных колготок с туфельками, надела самую простую, пусть и тонкую футболку и синие джинсы. Обулась в белые кроссовки для бега. Мою гордость – пышные, почти до пояса волосы цвета спелого пшена завязала в тугой хвост и уже оттуда заплела в косу, из косметики же позволила себе одну лишь тушь.
Перед выходом проверила себя в зеркале – обыкновенная, серая мышка-заучка, которой и в голову не могло прийти кого-нибудь соблазнить!
Эх, надо было и ресницы не красить…
– Благодарю за внимание, на этом все, – объявил вдруг Анатолий Андреич, собирая со стола бумаги и складывая лэптоп.
Я испуганно дернулась. Неужели так быстро кончилась лекция?
– Успокойся, – подбодрила меня Элька, беря за руку. – Самое страшное – это если над тобой смеяться будут. А Горыныч… да он даже не поймет, что произошло! Вот увидишь!
Ага, не поймет он, как же… догонит, и еще раз не поймет.
С передних рядов на меня обернулась, ехидно ухмыляясь, Оксанка Зуева, закадычная подружка Бурковой. Я было стрельнула в нее глазами, но тут же мне стало не до игр в гляделки.
Как всегда в черном, мрачный и кривящий недовольно губы, за кафедру взошел ректор.
Откуда он появился? Да бог знает! Он вечно появлялся, словно неоткуда и куда не звали.
– Добрый день… – процедил, окидывая всех тяжелым, темным, ненавидящим взглядом. Ясно давая понять, что нихрена день не добрый – особенно у нас, несчастных, оказавшихся на его пути бедолаг.
При звуке его голоса мне совсем поплохело и стало казаться, что легче кому-нибудь продаться в рабство недели на две.
– Как вам, наверняка, уже известно… – продолжил ректор, опуская глаза в папку, которую медленными, гипнотизирующими движениями разложил перед собой. – А кому неизвестно, советую в следующий раз такие важные моменты из своего внимания не пропускать… с первого октября этого года следующие поправки были внесены Министерством образования в существующее положение о стипендиях и льготах очным студентам…
С этого момента я перестала его слушать и понимать, погрузившись в странное, почти медитативное состояние – которое, наверняка, было результатом переживаемого мной сильнейшего стресса. Страх и безысходность сковали меня настолько, что трудно было даже языком пошевелить, не то, что встать на ноги.
Все что я могла делать – это смотреть на ректора, следить за каждым его движением – все глубже и глубже погружаясь в какой-то липкий, тягучий и безвозвратный омут, словно он опутывал меня, затягивая всё дальше этими своими медленными, и вместе с тем удивительно точными и просчитанными движениями рук, сковывая мою волю к сопротивлению и лишая самых базовых инстинктов – таких как самосохранение, например…