На пороге стояли Анна Сегюр и Лиз Тюренн – мои подруги, когда я еще беззаботно веселилась в компании знакомых сестры. Лиз держала что-то тяжелое, прямоугольное, завернутое в бумагу и перетянутое тонкой веревкой, а в руках у Анны была корзина, прикрытая белой салфеткой, и на краю салфетки были знакомые мне монограммы – «АМ». Аликс Монжеро, моя тётушка.
Мы трое растерялись и некоторое время смотрели друг на друга, не зная, что сказать. Наконец, Анна, как самая бойкая, заговорила, протягивая мне корзину:
- Мы пошли гулять возле пруда, и Фьера Монжеро попросила нас передать вам вот это… Тут сливовое варенье и..
- И вафельница! – выпалила Лиз, поставив свою ношу на крыльцо. – Она такая тяжелая! Мы несли ее по очереди!
- О, как это мило с вашей стороны, - я торопливо вытерла руки о фартук и пригласила девушек войти. – Нельзя передавать ничего через порог, примета плохая.
Они вошли, озираясь со страхом и любопытством.
- Рейнара нет дома, - сказала я небрежно, забирая под мышку вафельницу. – Но я как раз собиралась заваривать чай, и буду рада, если вы составите мне компанию. И если уж тётя передала вафельницу, то можем сделать вафли со сливовым вареньем.
- Чай – это чудесно, - подхватила Анна, и я поняла, что ей очень хочется задержаться.
- Тогда проходите, - пригласила я. – Только будьте добры разуться. В нашем доме везде ковры, и чистить их приходиться мне.
- У вас нет служанки, форката Виоль? – с жадным любопытством спросила Лиз, послушно расстегивая пряжки туфель. Анна, помедлив, последовала её примеру.
- Служанки нет, - признала я, провожая девушек в столовую.
- Как же вы поддерживаете в чистоте такой огромный дом? Неужели сами… - Анна не закончила фразу и ахнула, увидев фарфор за стеклом буфета. – Боже, что за прелесть!
- Присаживайтесь к столу, - я постаралась не выказать, как мне было приятно её удивление изящной посудой. – Сейчас заварю чай и сделаю тесто. А с домом я прекрасно справляюсь сама. Хорошая жена - прежде всего хорошая хозяйка. И, признаюсь, мне всегда это нравилось.
Я поставила вафельницу на решетку камина и раздула угли, а потом заварила черный чай в заварнике, расписанном фазанами и куропатками в лесных зарослях. Чашки были под стать заварнику, и мои гостьи крутили их, рассматривая тонкие рисунки диких животных на пузатых бочках.
- Неужели, палач пьет из таких чашек? – не утерпела Лиз.
Её вопрос меня позабавил и даже не обидел. Когда-то и я была поражена, что человек с такой страшной и ужасной профессией может любить изысканные и красивые вещи.
- Как видите, форката Тюренн, - ответила я со смехом. – И ещё он прекрасно играет на лютне.