— Кто не работает — тот не ест. Трезвость — норма жизни, а искусство принадлежит народу. — обрадованно подхватил Амелин. — Я тоже такое знаю.
— Вот-вот, — тётя Валя вспомнила, что должна накладывать. — И давайте, поторапливайтесь, в семь у нас ужин.
Первые десять минут ели молча, потому что были страшно голодные. Потом Ярослав сказал:
— Вы в курсе, что всё это время мы по одному и тому же месту круги наматывали?
— А машина чего? — спросил Тифон.
— Стоит. Там же.
— Пойдём за ней?
— Только не сегодня, — взмолился Лёха. — У меня всё тело болит.
— Пить надо меньше, — буркнул Тифон.
— Хорошо бы найти кого-то, чтобы нас туда подкинули, — сказал Ярослав.
— Ща оклемаемся и подумаем.
Они снова переключились на еду, только Амелин сидел, внимательно вглядываясь в свекольно-красную густоту.
— Ты чего? — я пихнула его в бок.
— Десять лет борщ не ел или даже больше. Я уже и вкус его забыл. Представляешь? Помню только, что сильно любил. А теперь не могу вспомнить, как это было. Ужасно всё-таки человек устроен. Всякую дрянь хочешь забыть и не можешь, а хорошее растворяется в прошлом, как дым.
— Значит, у тебя появилась отличная возможность почувствовать это снова. И заново его полюбить.
— Нет. Заново не получится, — он отодвинул тарелку. — Лучше я не буду. Ты только представь, что всё, что ты любишь в один день может исчезнуть, просто потому что ты о нём забудешь.
— Временами ты бываешь очень странным.
— В деревне ты говорила, что странные те, кто считает меня странным, — он нашарил под столом мою коленку и стал ласково гладить.
Я поймала его руку и сжала, давая понять, что при всех вести себя так неуместно.
— Ты когда-нибудь смотрела через линзу? — сказал он весело, как будто ничегошеньки не понял. — С вогнутого конца — всё странное, и с выпуклого тоже всё странное. Только по-другому.
Повариха шумно возилась на кухне, гремела кастрюлями, посудой, переговаривалась с кем-то.
В этот момент Лёха с Тифоном одновременно схватились за кусок чёрного хлеба, стали тянуть в разные стороны и нещадно его разодрали. У Тифона в руках оказался почти целый кусок, а у Лёхи только корочка.
— Блин. Всегда так! — с расстройства Лёха кинул ложку в тарелку, свекольные брызги разлетелись в разные стороны, но в основном на когда-то белую тенниску Ярослава.
— Дебил! — Ярослав вскочил, замахнулся на Лёху, но тот мигом развернулся и приготовился защищаться.
Постояв ещё пару секунд в бессильном гневе, Ярослав отправился к поварихе, спрашивать, где можно застирать пятна.
— Во человек, — покачал головой Лёха. — Мы в болоте чуть не утонули, а ему футболку жалко.