— Ты не посмотришь?
— Мне всё нравится. Чтобы ты ни написала.
— Но я хотела услышать твоё мнение. Если это плохо, я пойду писать что-то другое.
Артём нахмурился, забрал сценарий обратно и, откинув пятерней волосы, быстро пробежал глазами по первым строчкам:
— Ты точно ботаничка?
— А что такое?
— Почерк — ужас.
— Это потому что я писала на полу, в шесть утра. Глаза слипались…
— Можешь мне сама прочитать свою сказку?
На кухне к нам присоединились Зоя и Влад, так что зрителей стало больше. Они с интересом слушали, и когда я закончила, Зоя восторженно зааплодировала, а Влад сказал: «Вроде норм».
Артём неопределенно молчал.
— Тебе не понравилось? — обеспокоенно спросила я.
— А если не понравилось, ты правда пойдешь и всё перепишешь?
— Конечно.
— Значит моё мнение для тебя реально такой действенный стимул?
— Получается так.
— Вот бы мне такой стимул. Беда только в том, что я давно разучился ценить чужое мнение, — он посмотрел осуждающе и очень по-взрослому. — Это так глупо, Витя, подстраиваться под чьё-то дурацкое мнение.
— А что Петров сказал? — спросил Влад.
Я пересказала кровавые фантазии Егора про волков и свиней.
— Слушай, а это классное решение, — одобрил Артём.
— Да…а, — протянул Влад. — Петров может.
— Вы что, правда думаете, что это хорошо? — в поисках поддержки, я повернулась к Зое. — И ты тоже?
Она пожала плечами:
— Они по-любому выберут вариант со свиньями. Я тебе точно говорю. Я их как облупленных знаю.
— Кого это их? — не понял Влад.
— Вас, — Зоя зоя обвела их рукой. — Всех парней.
— И что же ты знаешь? — заносчиво ухмыльнулся Артём.
— Что вы будете форсить что угодно, хоть волков, хоть свиней, лишь бы никто не подумал, что эта тема про любовь.
— Тут ты права, — согласился Артём. — Но у меня сейчас немного другое. Я просто очень хочу, чтобы БТ предстали, наконец, в своём истинном обличии.
После нашего разговора на кухне Артём ушёл сам по себе, не позвав меня с собой, и потом весь день будто избегал. А при малейшей попытке обнять его или поцеловать, тут же находил повод переключить моё внимание на что-то другое. Он вроде бы и не обижался, но в тоже время совершенно перестал быть самим собой.
Привычные бурные проявления чувств сменились сдержанным похлопываниями по плечу и отеческим поглаживанием по голове. Я просто терялась в догадках.
Обычно Артём не мог что-то долго носить в себе. Даже если он сердился и переставал разговаривать, то спустя час уже забывал об этом, переключившись на что-то более важное и интересное, потом, правда, в неожиданный момент вспоминал: «Ах, да, я же на тебя обижен», но далеко не всегда мог вспомнить на что именно.