Острыми когтями Касторка вцепилась в мой локоть.
— Снимай! Прямо сейчас!
— Больно, — я попыталась высвободиться. — Отпусти.
— Ты чего, Касторка, взбесилась?
Артём достал телефон и, не успела она и глазом моргнуть, как он сфотографировал её.
— О! Класс! Теперь у меня и твои фотки есть, — глядя на экран, он издевательски рассмеялся. — На них ты такая настоящая. Как в жизни.
— Покажи, — потребовала Касторка, не выпуская моей руки.
Артём повернул экран.
На фото мы обе вышли не очень, но если я просто морщилась, то её лицо искажала остервенелая, злобная гримаса.
— Быстро удалил! — потребовала она.
— Отпусти Виту.
Касторка с силой отшвырнула мою руку.
— Удалю завтра, — сказал Артём. — Когда вы уедете отсюда.
— Почему это мы уедем завтра?
— Радуйся, что не сегодня.
— Это кто так решил?
— Это я так решил. Только что. Вы мне надоели. Особенно ты.
— Ты тут не хозяин, — Касторка натянула обезьянью улыбочку. — Влад нас не выгонит, БТ ему аренду за неделю оплатили.
— Неужели, посылая тебя, Костров и правда думал, что я куплюсь на твои прелести? Точнее, на их отсутствие? — тон Артёма был очень унизительным. — Я, может, и извращенец, но не до такой степени, и со вкусом у меня никогда проблем не было. Или он просто денег пожалел?
Касторка впилась в меня едким взглядом.
Внутри она вся пылала и, казалось, готова вцепиться в любого из нас, но опасаясь, что Артём снова станет фотографировать, улыбалась, отчего выглядела особенно неприятно.
— Вот это твой вкус, Чернецкий? Бессловесная ручная мышь в дешевых рыночных штанишках?
Сложно сказать, какая именно сидящая во мне Вита схватилась за банку с Зоиной краской, но именно она, не раздумывая, выплеснула заготовленную кровь прямо Касторке в лицо.
Краска залила всё: и лицо, и волосы, и чёрный топ. Брызги разлетелись и попали на ноги.
Касторка вскрикнула и, задыхаясь от возмущения, захлопала глазами.
Артём громко расхохотался и зааплодировал.
— Умница, Витя. Моя школа.
— Лучше быть ручной мышью, чем цирковой обезьяной, — сказала я, с удивлением обнаружив, что защищать себя ненамного сложнее, чем кого-то другого.
Артём сфотографировал красную, облитую Касторку.
— Пошли на хрен оба! — истерично заорала она и рванула прочь из беседки, сбивая на ходу свешивающиеся на дорожку белые цветки лилейника.
Артём придвинулся ко мне и крепко обнял.
Больше мы её не обсуждали, и ничего не обсуждали, просто сидели в беседке и целовались, как полоумные, словно нас вот-вот разгонят по домам.
На душе значительно полегчало. Вместе с краской я выплеснула приличную порцию накопившейся злости и ликовала, впервые в жизни дав кому-то отпор.