В совершенно аналогичной ситуации находился, по мнению Хоманса, и Юнг. Только в его случае антиподом научного мировоззрения служило традиционное христианство, защитником которого, кстати, также выступал слабый и невыразительный отец. В своих мемуарах Юнг попытался дать собственную версию разрешения этого конфликта. По его словам, еще со времен своего обучения на медицинском факультете он испытывал «сильнейшее притяжение к науке с ее истинами, базирующимися на фактах», «глубоко проникся научным материализмом той эпохи» [117, pp. 72, 74]. Поверив в искренность этих заявлений, а также поддавшись уверениям (которыми пестрят многие работы Юнга) относительно эмпирического происхождения основных принципов аналитической психологии, можно было бы предположить, что он разрешил этот спор в пользу науки. Однако, к великому сожалению многих восторженных сторонников аналитической психологии (к коим до 1998 г. относился и автор этих строк, некогда считавший, что лишь юнговское осмысление темных глубин человеческой души «вывело исследования бессознательного на подлинно научные рубежи» [27, с. 104]), это лишь одна из многочисленных юнговских мистификаций. Достаточно припомнить, что именно говорил Юнг о своем отношении к материалистической науке в лекции, прочитанной им в далеком 1896 г. перед членами ассоциации «Зофингия» (см. предыдущую главу), и ложь станет очевидной.
Так что же он сотворил с наукой и религией на самом деле? Говорит ли об этой противоречивости Хоманс? Увы, нет. Общий недостаток «Юнга в контексте», с точки зрения истории науки, состоит в том, что автор изъявил готовность опираться лишь на опубликованные источники. Что касается ранних лекций Юнга, впервые изданных лишь в 1983 г. (то есть через четыре года после выхода в свет «Юнга в контексте»), Хоманс не рискнул даже упомянуть о сенсационных материалах, представленных Элленбергером еще в 1970 г. Соответственно, хомансовская трактовка преломления Юнгом конфликта между верой и разумом должна рассматриваться с поправкой на это серьезное упущение.
Трудно не согласиться с тем, что не следует верить заявлениям самого Юнга, согласно которым он–де в равной степени отбросил как фрейдовский психоанализ (который, правда, у Хоманса почему–то предстает в качестве единственного знакомого Юнгу образа «научной психологии»), так и традиционное христианство. Совершенно верными представляются также и следующие замечания: «Его (Юнга. — В.М.) система является скорее принципиальной альтернативой как христианству, так и психоанализу, использующей некоторые аспекты обеих этих ориентаций для совершенно нового синтеза. Юнг почувствовал, что ему следует создать такую концептуальную систему, которая смогла бы предоставить выгодную позицию для оценки классического психоанализа, традиционного христианства и реальных устремлений современного ему «массового человека». ... Он понял, что этот человек не в состоянии принять какую–либо систему верований на публичном, институциональном уровне. ... Он был также убежден, что этот человек, несмотря на свой необычайный рационализм, продолжал испытывать потребность в личностной трансформации. Он осознал, что эта потребность сохранилась, невзирая даже на то, что христианство, долгое время служившее моделью для подобного трансформационного процесса, утратило свою былую силу и вес» [95, р. 104].