, что нужно–де рассматривать проблему в более
широком контексте. Раз так, то, быть может, в этом сравнительно узком временном контексте Элленбергер и Хоманс говорят примерно об одном и том же? Или, наоборот, о совсем противоположных вещах? Сам Хоманс четкого ответа на этот вопрос не дает, посему позволю себе предложить собственный вариант.
Согласно Хомансу, первые сигналы, свидетельствующие о начале характерной именно для этого периода работы над собственной доктриной, обнаруживаются в юнговском докладе «О психологическом понимании», прочитанном в июле 1914 г. в Лондоне и четко отразившем процессы, которые протекали в тот момент в психике его автора. В этом докладе Юнг сообщил, что некоторые пациенты (преимущественно те, которых он квалифицировал как «интровертов») с помощью своей болезненной фантазии пытаются сконструировать «новую систему мировоззрения (Wéltanschauung)» [112]. Подобные системы не только помогают им адаптироваться к своей внутренней ситуации, но также служат важным переходным звеном в приспособлении к миру в целом. Хоманс оценивает эти рассуждения следующим образом: «Они перекликаются с состоянием самого Юнга, который в тот момент был, во–первых, глубоко расстроен фрейдовским запретом превращать психоанализ в тотальное мировоззрение, а, во–вторых, испытывал сильнейшее разочарование в традиционном христианстве. Если мы прочтем этот доклад сквозь призму тогдашних личных переживаний Юнга, то сразу же станет ясно, что он рассматривал конструирование подобного мировоззрения или идеологии как одну из своих насущнейших задач» [95, р. 80].
Позднее Юнг говорил об основной цели своих поисков той поры более откровенно — языком, очень сильно напоминающим декларации творцов новых идеологий: он говорил, что хотел «найти абсолютно новый и необычный тип ориентации», «дать единомышленникам новое видение вещей» [117, pp. 193, 195]. «Эти замечания, — считает Хоманс, — подтверждают идеологический характер его новой системы взглядов» [95, р. 90][27]. Построение универсальной идеологической системы явно каким–то образом связано с нарциссической потребностью в грандиозности, однако каким именно? Очень любопытным с точки зрения оценки психического состояния, сопутствовавшего созданию этой новой идеологии, представляется замечание Хоманса о том, что в тогдашнем юнговском идеологическом конструировании присутствовали «осознанность и намеренность» [95, р. 90]. То есть выходит, что «нарциссизм как слабость» (неосознанное психологическое расстройство, пик которого пришелся на период общения с Фрейдом) пошел на убыль и стал превращаться в «нарциссизм как силу» (сознательное построение системы, символизирующей грандиозность ее творца). Эта гипотеза прекрасно согласуется с проведенным ранее анализом элленбергеровской концепции «творческой болезни у Юнга». Парадокс, с которым мы столкнулись при рассмотрении элленбергеровской версии душевной аномалии Юнга («творческая болезнь по заказу»), оказывается вполне разрешимым: выдвинутое тогда подозрение в