Пока Пятый отчитывается, рядом появляется Дрон, потирая сухие ладони.
— В себя не приходит, — о Ризване. — Пульс, давление в норме. Но лежит бревном.
Перехватив немой вопрос, отвечает:
— Жить будет. Много крови потерял, пока я добрался. Но выкарабкается. И не таких с того света вытаскивал…
— Хорошо. Следи. Глаз не спускай.
Лепила молча кивает и отходит. Возвращается на исходную позицию. Позади колышется объёмная фигура в тёмном. Нино. Полная грузинка смотрит умоляюще.
— Нет, — обрубаю. — Не проси. Не пощажу. Могу обещать только, что быстро твоего брата прикончу. Не больше.
Она словно меньше становится и отходит, переваливаясь на ходу ещё больше, чем обычно.
— Нино, — окликаю. Она поворачивается с ожиданием в тёмных глазах. — Вещи собери, — скупо. — И Тамаре тоже скажи.
— Но…
— Никаких «но». Скажи спасибо, что я не вырезал подчистую всю семью предателя… — сжимаю челюсти плотнее. — Через час вас отвезут на вокзал. Уезжайте из моего города. Не возвращайтесь. Никогда.
Отдаю распоряжения. Всем. Сам проверяю. Теперь правой руки у меня нет, чтобы мог часть груза разделить. За всё самому хвататься приходится. И от мысли, что постоянно хочется обратиться к другу, как раньше, ещё хуже становится. Тошно.
Ареса готовят к встрече. Одевают, как всегда, франтовато. Под присмотром он созванивается с Исаевыми, коротко сказав, что сделал всё. Старый лис планировал потихоньку стравливать Малую и нашего с ней ребёнка. Подменять лекарства. Гнида…
Исаевы — хитрожопые. Хорошо уселись. Одной рукой на стол накрывают, второй — моих людей убрать хотят.
Не выйдет.
Братья Исаевы соглашаются на встречу. В условленном месте. Время до того быстро пролетает, что я стопорюсь перед самым выездом.
Уехать, не повидав Малую, кощунством кажется. Поднимаюсь наверх, сталкиваясь с ней у двери просторной спальни. Личико припухшее еще немного, с небольшой синевой. Но мазь ей самую дорогую наложили — всё должно быстро сойти.
Взгляд сам детали цепляет — длинную, белую сорочку, с кружевом на полной груди. Тёмные волосы — беспорядочными волнами по плечам. И тревога. Тревога в глазах, во взмахе пушистых ресниц и в каждом жесте.
— Зачем встала? — цыркаю. — Тебе покой прописали!
— Это не означает, что я пластом лежать должна.
Делаю шаг вперёд, она отступает в комнату. За моей спиной замок дверной щёлкает.
— Ты уезжаешь?
— Да. Дело решить.
Кивает, словно не решаясь сказать ещё что-то. Брови хмурит, мнётся на месте, но потом шаг вперёд делает, обнимая за торс.
— Я чувствую, что это может быть опасно, — шепчет.
Прижимается здоровой щекой к груди. Пульс взметается вверх. Быстро и часто. Едва насквозь не прошибает. Руки сами на тонкие плечи опускаются, гладя. Малая жмётся ещё сильнее, трётся об меня сосками затвердевшими. Вызывает умопомрачение мгновенное.