— Я еще беременна, не забывай, а вчера вытащила из твоей престарелой матери, бывшей двумя уже ногами в могиле, все болячки, омолодила на пятнадцать лет, и местами, где нужно, стерла память, да и молнии генерировать и землю раздвигать до самого ядра не так-то просто, знаешь ли. А если вспомнить, что мы с тобой творили ночью…
— Ну да. Наверное, — улыбнулся Олег, целуя меня в губы нежно-нежно, я аж застонала невольно.
— Эй, не делай так! — засмеялся жених. — У меня еще нет сил на подвиги. Ужин готов? Я голоден.
— Конечно, идем, сделала картофель с фаршем. Маму ждать не надо. Сказала, зависнет до утра.
— Спасибо тебе огромное еще раз за нее, — Олег обнял меня за плечи и поцеловал, его переполняло искреннее чувство благодарности и счастья.
— Пожалуйста, родной. Пригласи, пожалуйста, папу на праздник. Я так хочу его видеть.
— Обязательно приглашу. Прямо завтра приглашение отвезу или вместе, если хочешь, поедем.
— Хочу. Скучаю очень. Мне иногда кажется, что он никогда меня не простит.
— Тебя-то простит, а вот мне реально страшно! Ты рискуешь стать вдовой в день свадьбы. Я даже не знаю, что я б с ним сделал, если б он спал с моей дочерью.
— Не переживай, возьму всю вину на себя. Скажу, что под воздействием. Кстати, ты почему от меня закрываешься? Боишься, что, правда, принуждать буду?
— Тренируясь, — Олег виновато опустил глаза, — Дима велит, попробуй пробить, кстати.
— Ну, ну, — усмехнулась я, сдержав смех, — кушай давай. Все потом.
Дав ему поесть, начала лицедейство:
— Убери со стола, пожалуйста, и посудомойку загрузи.
— Слушаюсь.
Мама Люба, давай, давай, давай!
Мама Люба, давай, давай, давай!
Хорошо ж поет засранец! Я аж заслушалась, как товарищ полковник во все горло распевает то, что терпеть до глубины души не может. Загрузив посудомойку, протер все столы и вымыл огромное окно в кухне. Все так же старательно во весь голос распевая про маму.
— Посмотри-ка на своего ученика, — я ментально позвала Демитрия, и это мне даже напрячься не пришлось.
— Полковник, мать твою! — взвыл Дима. — Держать оборону!
Олег вздрогнул, закрыл рот, уставился на тряпку и моющее средство в руках, но, надо отдать должное, быстро нашелся.
— Зачем? Я же дома. Ну, помыл окно и что?
— Подкаблучник, — буркнул Дима недовольно.
— Если я, химера, захочу тебе что-то внушить, против меня тебе не выстоять, дорогой, — усмехнулась я, забирая средство и тряпку, — так что дома можешь не париться. К оргиям принуждать не буду, обещаю.
Меня разобрал смех, наблюдая, как полковник залился краской. Было у него отчего-то такое убеждение, что мне это нравится.