— Иди к Пелегину! — бросила я пришибленному Олегу, стоявшему в стороне у стены.
— Тот, за кем ты бросилась, это он виновен в смерти девочек, — спросил Олег, когда мы уже сели в машину.
— Да.
— Кто это?
— Понятия не имею. Здесь направо поверни, по окружной поедем.
— Почему ты позволяешь ему творить беззаконие? — с порога налетела я на генерала, ужинавшего в гордом одиночестве.
Отец спокойно прожевал кусок запеченного карпа, вытер губы салфеткой и заговорил так же совершенно спокойно.
— Я и тебе говорил носа из поселка не высовывать, ты же меня не послушала. Самый главный закон вселенной — закон свободы действия. Каждый волен сам выбирать свою дорогу и вершить свои поступки.
— Что ты несешь! — взъярилась я. — Дети гибнут! Невинные дети! Будущее планеты!
— Больше никто не погибнет. Оставшихся собрали и отправили в безопасное место.
— Вот именно что оставшихся!
— Война не милая — не приласкает, — вздохнул генерал, — садитесь, отужинайте.
Вышла Вера. Вечная гувернантка в доме генерала вынесла два блюда с карпом и брусничным морсом. И отодвинула нам стулья, окинув Олега недобрым взглядом. Еще бы, в Алексе старушка души не чаяла. Она тоже была глорианкой, так что была в курсе всего, можно было не сомневаться.
— Что за хрен такой этот Смородин? За что серым продался?
— Он им не продался. Он их сюда привел.
— Ого, это ж сколько ему лет-то?
— Ну да неплохо сохранился. Открылась перед ним?
— Так я ж побороть надеялась, — стало горько. Надо ж было тут ступить!!
— Ой, ты ж молодо-зелено! — всплеснул руками отец. — А по ауре не судьба шансы взвесить. Это ж все равно, что лопатой на танк замахиваться.
Пелегин прекратил жевать и недобро уставился на меня, и я почувствовала, что в комнате прекратилось всякое движение воздуха. Посмотрела на Олега. И увидела, что он закаменел с бокалом в руках.
— Ты губы то на него не раскатывай, дочь! Не думай даже о нем! Постелет-то он мягко, а спать будет ой как жестко! На всю жизнь синяки останутся.
— Да Бог с тобой, я и не думала!
Я отчего-то залилась краской, щеки воспылали огнем. Целуется поганец таки классно, это, бесспорно. Об остальном и думать страшно.
— Вот и не думай, — Пелегин стукнул кулаком по столу — и из поселка ни шагу чтоб мне. Ему туда ходу нет. В остальных местах не ручаюсь за твою жизнь и свободу. Тем более теперь, когда он знает о тебе все.
— В смысле все? — опешила я.
— Вот все. От того, во сколько первый шаг сделала, до того, какого цвета на тебе сейчас белье. Зря ль он, что ли, целоваться лез. Пока ты там млела, он по памяти прошелся.
Вот же ж зараза-то, а!