— С днем рождения, бля, — выплюнул я в октябрьскую ночь.
И ночь, только что пластаемая линиями очередей, конечно же, промолчала. Витя заерзал и опять загундел. Вдруг стало холодно.
Был поздний октябрь пятнадцатого, и к этому времени наш кусок линии фронта не двигался уже черт знает сколько времени. Летняя попытка семьдесятдвойки отжать Белокаменку и выйти под Новоласпу окончилась неудачей, и хотя разменялись мы в нашу пользу, но дырявая линия РОПов и ВОПов не сдвинулась ни на миллиметр. И сквозь эту линию ходили все. Ходили «мощные контрабасы» с десятью килограммами сливочного масла и пятью палками колбасы. Периодически их ловили наши доблестные правоохранители и выдавали за большую победу на ниве борьбы с незаконным оборотом, ага. Ходили мы, пересекая поля и жидкие «зеленки» и забредая в тыл к сепарам. И ходили они.
В девяноста процентах случаев то, что называлось в наших сводках «проход ДРГ», обозначало сепарскую ротацию. Обычные мужики, жившие в Старогнатовке и Новогригоровке, служили в армейских корпусах Дээнерии, и тогда, в октябре пятнадцатого, эти самые корпуса могли позволить себе двухнедельные ротации. И вот героический воин-сепаратист, просидев две недели в окопе возле какой-нибудь Новоласпы или Петровского, уходил на ротацию — сдавал автомат, броник и бк, собирал в пакет «Алокозай» грязные шмотки, совал в карман бабло и темной тоскливой ночью вместе с несколькими земляками, «вковтнув» для храбрости, шел через лінію бойового зіткнення к своей семье в подконтрольное нам село. Он ложбинками проходил через фронтлайн, а уже утром со своими сослуживцами пил пиво возле магазина в Старогнатовке, лениво наблюдая за нами, скупающими в том же магазине колбасу, хлеб, майонез и сигареты. В самой Старогнатовке одновременно находились, да и находятся сейчас, около ста — ста пятидесяти человек, воюющих на той стороне. В Гранитном — и того больше. АТО такое АТО…
Иногда мы обнаруживали эти мелкие группы. Так а хера их обнаруживать, если каждое второе воскресенье месяца, с расстояния в четыреста-пятьсот метров мы видели эти пятнышки? Само собой, мы ни черта не могли понять, есть у них оружие или нет, кто это вообще, и самое главное — что делать? А когда армия не знает, что делать, она вспоминает свое название: Збройні Сили України, с удовольствием находит слово «Збройні», берет эту самую зброю и выжидающе смотрит на командира.
Командир обычно приходит на спостережник, берет теплак и минут пять смотрит на ленивое и неторопливое движение сепаров в сторону семьи, теплого дома и утреннего пива. Потом садится на корточки, стреляет у наряда сигарету и начинает мощно думать, и думает долго, секунд сорок. Роняет в пространство «… а я хер его знает, может и дээргэ… ибу я…», поворачивается к замершей в ожидании пехоте и словно нехотя выплевывает: «а ну, давай парочку перед ними, там посмотрим». Через полминуты звонко ухает АГС, и пара маленьких злых цилиндриков уносится, наматывая на себя нити холодного мутного воздуха. Потом еще пара. Потом еще. И вот тут — сепары или уходят обратно, ища новые дырки в нашей линии, чтоб пробраться домой, или… или самые упертые продолжают упорно лезть вперед. Лежка-перебежка, все дела, и поди угадай — чего он там мечется?