«Колупатор» больше не приезжает. Славян говорит: «занят на других задачах», и нам абсолютно все равно, так это или нет, главное — у нас есть лопаты, начавшийся и не перестающий дождь и почти ежевечерние обстрелы. На рокадной асфальтовой дороге за дачным массивом Докучаевска, напротив которого мы стоим, работает самодвижущаяся тележка с прикрученным на нее минометом. Точнее — две. «Нона», мммать ее. «Ноны», мммать их.
Позиции готовы, на оба наших пулемета есть по основной и запасной позиции, и на оба АГСа, и даже на «Фагот» отрыты небольшие окопчики типа «могилки». Только СПГ стоит на площадке — противник его не видит, стреляем с «закрытой», а спрятаться от мин можно и между огромными скользкими валунами «породы». Позиции готовы, но спать ты на них не будешь, и нужно заканчивать блиндажи, и… И дождь. Он мешает, и я бы сказал «как назойливый комар», но это не так, дождь мешает стрелять, дождь пугает невозможностью нормально просматривать местность, дождь за сутки превращает нас из боеготового… ну, почти боеготового подразделения — в толпу промокших, огрызающихся, нервных и кашляющих мужиков.
Диму Талисмана опять увозим в «медроту» в Ваху. Начинает кашлять Санчо, хриплый сухой скрежет рвет грудную клетку. Саня молчит, не просится в тыл, ходит в наряды, ест горстями какие-то таблетки и снова кашляет.
Днем напротив нас становится КАМАЗ. В кузове сепарского грузовика, стволами назад стоит «зушка». На зушке — явно сбитый прицел, она бьет выше нас, но бьет часто, пули шьют струйки дождя над головами. Это нестрашно, мы бо́льшей частью укрыты за верхним уровнем террикона, но это нервирует, и это делает опасным спуски и подъем по единственной дороге, связывающей нас с остальной страной. Дорога спускается прямо на восток и только внизу, у самого карьера, сворачивает налево, на север, еще триста метров, снова налево — и выезд из посадки на поле. Километр с лишним по раздавленной грунтовке — и околица Новотроицкого. Каждый раз, каждый долбаный раз, когда мы пытаемся проехать по дороге, вылезает эта проклятая «зушка». Они посчитали, что за те сорок секунд, которые мы тратим на спуск на наших машинах, они не успевают выстрелить ПТУРом, и поэтому они просто сыпят на нас килограммы железа. А мы копаем. Как и вся линия фронта длиной в четыреста с лишним километров.
А вечером выкатывается «Нона». Или две.
— Смотри сюда. Чуеш? Мартииин. Мартин, мля! — кричит из кунга командир.
Я курю возле входа, перемешивая «таланами» грязно-рыжий окружающий мир. Мир отвечает мне чавканьем, холодом, бабахами и стрелкотней на «Кандагаре», соседней с нами позиции шестой роты «семьдесятдвойки».