— Да, ей, — вампир наматывает прядь моих волос на палец, затем отпускает, касается мочки уха. — Но ты не смогла прочесть ещё кое — что — чувство вины. Софья считает себя виноватой за то, что не может заинтересовать студентов. И, когда вы всей группой сбежали, она не стала писать жалобу и требовать наказания для вас. Не по тому, что тупая и старая, как считаете вы, а по тому, что винит себя.
Боль возвращается резко, словно хищный зверь. Рвётся в клочья картинка, созданная памятью. В голове грохочут барабаны, множество мелких, но острых зубов вонзаются в мясо, внутри скручивается огромный питон и сдавливает, сдавливает. Из горла вырывается сип, зову на помощь, сама не зная кого.
— Не вопи! — шипит Регина обозлённой змеёй. — По твоей вине, сучка, по деревне ползут слухи, что амгра вредна не только для вампиров, но и для людей.
— В городе ей помогут, — слышу голос Дашки. Он приближается, становится громче. — Мы не можем её оставить так. Пожалуйста, Игнат.
— Слушай, — Игнат почти рычит. — Ты хочешь загубить всё дело, ради спасения подружки? Мы не в песочнице играем, девочка. Это— война, а на войне люди умирают. Любое великое дело требует жертв.
Люди. Их много, они занимают всё пространство комнаты. Раздражённые лица, перекошенные рты, гневные слова. Я слышу всё, каждое слово, но с трудом улавливаю смысл.
— Долго не протянет, — равнодушно кидает фотограф. — К следующему вечеру помрёт.
— А может сами, чтоб не мучалась, — предлагает кто-то из товарищей— революционеров.
— Посмотрим, — отвечает Игнат, почёсывая бритый затылок. — Если чё, вон в леске зароем.
Гигантская мясорубка крутит и вертит, рвёт, ломает и перемалывает. Воспалённое, изнурённое болью сознание ждёт помощи, ищет хоть малую кроху сочувствия. Но, словно в дурном сне, людей много, они рядом, но помочь никто не спешит. Даже Дашка, плачет, умоляет вызвать врача, но держится на расстоянии. Даже в плену всеобъемлющей боли, понимаю, что я ей отвратительна. Потная, хрипящая, воняющая рвотой и собственной мочой. Да, в момент очередного приступа мочевой пузырь меня подвёл.
Вновь спасительное забытьё. Теперь оно коричневое, плотное и тяжёлое, словно драповое пальто. Я проваливаюсь в него, как в рыхлую глину.
Морозное ослепительное солнце бьёт в окно, окрашивая стены и потолок в нежно— розовый. Меня опять рвёт желчью в таз, и я вновь, обессиленная и жалкая валюсь на кровать. Со двора доносятся весёлые крики, среди которых я различаю голос Юльки. Она задорно, беззаботно смеётся. Правильно, чего ей не смеяться, если сбывается её мечта — избавиться от вампиров. Дверь в комнату открывается, и входит Дашка.