По ходу решил, что этот день ему никто! Даже наглая рыжая собака! Не испортит. Вышел – и отправился на поиски людей.
В коридоре услышал женские голоса.
Он уже собрался пойти, поздороваться. Обнять Ирину – пусть и на глазах бабушки. Страсти-то какие. Он размышляет об одобрении профессора филологии. Жуть. Дожил.
На этому понял, что губы растягиваются в счастливейшую улыбку. Но вот фраза, что донеслась до него, заставила замереть.
- Ира, - говорила бабушка. – Очнись. Ты же не считаешь, что все происходящее – всерьез.
Он ждал возмущения от Ирины. Не дышал, просто молясь о том, чтобы прозвучало: «Да ты что!» А еще лучше: «Я его…» Неужели он хотел услышать «Люблю»?
Но слышал только лишь тишину.
- Саша принял его, - снова раздался голос бабушки. – Безоговорочно. Даже ничего не спрашивая. А ты ничего не объясняешь ему. Ты вообще собираешь что-то говорить?
И снова молчание. Как будто Антонина Георгиевна разговаривала сама с собой.
«Может быть, так оно и есть?» - промелькнула мысль. Он прислушался. Нет. Рядом с госпожой профессором дышит еще один человек. И это Ирина.
- Как к этому всему относится? Просто как к мужчине, который вдруг стал у нас ночевать, как будто гостиниц в городе нет? Или?
«Ответь… Пожалуйста».
Секунды складывались В долгие и пустые минуты.
Вздрогнуть от тишины. Пройти в прихожую. Надеть пальто. И уйти.
Как он того и хотел, день удался.
…
Как ни странно, его пуховик, специально купленный для того, чтобы на гастролях пережить сибирские морозы, не околеть и главное, не потерять голос, совершенно не грел его на питерском ветру, щедро приправленным снегом и дождем.
Он бы отдал все на свете, чтобы сейчас оказаться даже не на вокзале и не поезде – сразу в кабинете около рояля, в квартире, куда ходу не было никому, где все было обустроено именно так, чтобы ему было удобно, комфортно. Чтобы погрузиться в звуки. И играть, играть, играть. До изнеможения, путая мелодии, небыли, были. Себя и женщину, что будила какие-то непонятные, но просто сносящие чувства.
Он бежал и бежал куда-то. Пока наконец не осознал, что замерз. Да так, что зуб на зуб не попадал. И к тому же, особо не отошел от дома Ирины. Вон он, там, за двумя поворотами, если идти прямо.
А сам он… Около какого-то моста, на набережной. Правильно. А вон стройка века. Откуда он звонил Олесе.
Сюр какой-то!
Рассмеялся. Остановился. Выдохнул.
Вот ведет он себя, честное слово, странно. Как истеричная барышня-хористка.
«А я институтка, я дочь камергера… Я кто-то то там, - слова он как обычно забыл, но мурлыкал старательно, хоть и не раскрывая рта, - я летучая мышь…»