Увы, но нокаутированной чувствовала себя именно я. Буквально. До трясучки. До бесконтрольных срывов и дичайшего желания разреветься, поскольку эти грёбанные ощущения и не думали уходить, въевшись под кожу стойким ароматом дорогих парфюмов незнакомца и его собственного обособленного запаха. Про его прессующую физическую мощь и до сих пор вибрирующий в нервах и в голове звучный баритон, можно и не говорить. Они продолжали душить меня даже спустя несколько часов. Преследовать и царапать чувствительные зоны тела настолько осязаемо, будто я переживала его первое реальное прикосновение снова и снова. Как заезженную пластинку. Как ноюще раздражение на коже от ядовитого ожога. Сладкого ожога…
Возможно, кто-то другой на моём месте забился бы после случившегося куда-нибудь очень глубоко и как можно дальше в интуитивном порыве спрятаться где-то и как-то от всего внешнего мира. Или от одного единственного человека, который не собирался меня отпускать. Во всяком случае, ментально и в ближайшие дни. Даже если я себя накрутила, и всё произошедшее, на деле, не стоило выеденного яйца.
В любом случае, это что-то со мной было не так, а не с Маннерсом. Это я, не пойми за каким хреном, так остро на него реагировала, а не он являлся источником радиационного заражения. Или агрессивным патогеном против всего, к чему он прикасался или того, что подпадало в радиус его убойного воздействия. Поскольку истинные жертвы подобных пожирателей душ не ведут себя так, как повела себя потом я. А именно, не набрасываются на кого-то в безудержном буйстве, как набросилась я на Эдварда по возвращению домой в нашу общую квартиру на Бруклин-Хайтс этим же поздним вечером. Он даже не успел опомниться. Как, впрочем, и я. Можно сказать, был банально поставлен перед фактом. После чего был вынужден ответить мне хоть чем-то, заражаясь моим ненормальным возбуждением за считанные секунды.
— Господи… Энн… Ты что творишь? — по сути это всё, что удалось ему тогда мне предъявить, пока я торопливо расстёгивала на нём рубашку и брюки, вылизывая его рельефный пресс, а после и выбритый чувствительный лобок. Его член налился кровью, вырос и затвердел прямо на моих глазах и не без помощи моих жадных рук с не менее ненасытным ртом. И, кажется, я действительно в эти минуты мало о чём соображала. Скорее, пыталась сбежать от реальности, сходя с ума уже по-другому поводу. Инфицируя своим одержимым безумием и Эдварда.
До спальни мы добрались уже практически раздетыми. А уже там, забравшись на кровать, я почему-то развернулась к Эдварду спиной, подставляя свою ноющую от похоти киску в коленно-локтевой позе, приподнимая повыше попку и бесстыдно, подобно озабоченной бляди раздвигая перед ним ноги.