— Сгодится… — прохрипел мужчина и переступил через порог, осеняя себя знамением.
И врезался лбом в перекладину. Вроде бы нормальным ему показался проем, а вот же… надо было бы ниже пригнуться. Не мудрено с его ростом притолоки сшибать, а здесь еще темно, хоть глаз выколи. Но ничего, где печь находилась, запомнил, именно туда и двинулся, выставив вперед сразу обе руки. И через минуту с грохотом налетел на скамью. Как так? Она же в другой стороне должна была стоять.
— Ведьма, ад тебя поглоти! — выругался, но продолжил идти вперед. — Вот и печь. Железо? Заслон, значит? — опустил его под ноги и стал исследовать устье — неширокое. Загнеток нашелся слева. А внутри печи озябшие пальцы нащупали не успевшие прогореть до конца дрова. — Отлично.
Тут снова ударила молния и, вот тебе божья милость, запалила то ли дерево сбоку от избы, то ли корягу. Какой-никакой, а свет заплясал за небольшим совсем и мутным оконцем. Он высветил худо-бедно помещение, чем Северин и воспользовался — смог уже лучше в избе осмотреться и приготовить печь к растопке.
— Что, вредное семя, ведьма злобная, промахнулась ты с молнией? Или руку твою костлявую бог отвел? Хотела мне досадить, а только выжить теперь помогла! Горящая коряга, это же еще и уголек искрящий, и факел. Будет теперь, чем дровишки подпалить!
И Ноймен выскочил под ледяные струи дождя, спеша ухватить горящую ветку, пока падающая с неба вода не затушила пламя.
— Гори! — уже скоро приплясывал совсем озябший лорд перед дымящей печью. — Ярче! Жарче!
Он и сам в тот момент был похож на лесную нечисть. Его длинные темные волосы, отпущенные по тогдашней дворцовой моде до лопаток, выбились из свободного хвоста, пока боролся с топью, и теперь топорщились в разные стороны. А то? Ливень не смог промыть до конца из них грязь, взъерошенные пряди начали подсыхать и твердеть. Мокрую же одежду, превратившуюся в липнущие к озябшему телу тряпки, пришлось снять, до последней вещи. И теперь лорд приплясывал и пытался растереть совершенно нагое тело. По коже его скользили отсветы и тени, и они выделяли рельефы развитых мышц воина. А еще глаза мужчины лихорадочно горели: то ли все же простыл, то ли от огромного нетерпения растопить быстрее развалюху печь жарко-жарко. Тепло ему было необходимо, чтобы не дать хвори забраться в кости, пусть бы только мышцы сводило судорогой. И чтобы просохла одежда, разложенная на лавке, придвинутой им к боковине печи, тоже необходимо было тепло. Но главное, чтобы смог заснуть в относительной сухости, да потом и проснуться, не закоченев окончательно.