Массажист-швед молча принялся за работу. Массируя, он постепенно снимал напряжение мускулов и нервов. Даже длинные красные ссадины на левом плече и боку перестали болеть. Как только швед ушел, Бонд мгновенно заснул.
Проснулся он под вечер, чувствуя себя совершенно отдохнувшим. Он принял холодный душ и пешком отправился в казино. За сутки чувство игры могло ослабнуть, и ему было необходимо вновь ощутить в себе ту сосредоточенность, состоящую наполовину из расчета, наполовину из интуиции, которая вкупе с разреженным пульсом и сангвиническим темпераментом составляли, он это знал, необходимое снаряжение всякого готового к выигрышу игрока.
Бонд всегда был игроком. Ему нравились сухой треск карт и вечная немая драма застывших вокруг зеленого сукна хладнокровных людей. Ему нравился солидный и привычный комфорт карточных салонов и казино, мягкие подлокотники кресел, виски или шампанское рядом с каждым игроком, сдержанные, внимательные официанты. Его забавляли беспристрастность рулеточного шарика и карт и в то же время их вечная предвзятость. Ему нравилось быть одновременно актером и зрителем и, сидя в своем кресле, влиять на поступки и судьбы людей, когда наступит его черед сказать «да» или «нет».
Но больше всего он любил то, что ответственность за все происходящее здесь ложится на него одного.
Поздравлять и ругать за все ему нужно только самого себя. И удачный шанс должен быть принят либо как везение, либо как возможность использовать его до конца. Нужно только уметь увидеть этот шанс и не спутать его с якобы вычисленной вероятностью. Смертельный грех — считать невезение ошибкой тактики. Каким бы ни был твой шанс, его надо любить, а не бояться. И Бонд смотрел на любой свой шанс, как на женщину, которую нужно завоевывать осторожно, но овладевать ею решительно.
Впрочем, он знал: пока еще он ни разу не страдал ни из-за карт, ни из-за женщины, но когда-нибудь — и он заранее смирился с этим — или любовь, или удача поставят его на колени. Он знал, что когда это случится, в его взгляде застынет тот же немой вопрос, который он так часто видел в глазах тех, кто сидел против него за карточным столом, — вопрос, который означал и приносимую еще до проигрыша клятву оплатить долг, и отказ от веры в свою непобедимость.
Но в этот июньский вечер, проходя через «кухню» в игровой зал, он уверенно и с улыбкой обменял миллион франков на жетоны по пятьдесят тысяч и сел рядом с крупье за первую рулетку.
Попросив у служащего список выигравших номеров, Бонд изучил его с самого начала. Он неизменно начинал игру именно так, хотя знал, что каждый поворот колеса рулетки, каждое движение шарика прежде, чем он ляжет в пронумерованную ячейку, никак не связаны со всем, что было в предыдущих партиях. Он знал, что игра начинается заново всякий раз, когда крупье берет в правую руку шарик из слоновой кости, резким движением той же руки закручивает колесо по часовой стрелке и все той же рукой пускает шарик по краю колеса в направлении, противоположном — вращению и, стало быть, времени.