— Говорят, театр есть в Тинаанге. Но я пока не удостоился, — отозвался Саннон. — Скажу тебе, светлорожденный: искусство Конга умирает. Наши аэтоны стары, певцы поют одни и те же баллады. Это огорчительно для понимающего человека.
— Однако, я слышал, не так давно в твоем Ангмаре жил юноша, что мог бы потягаться с певцами Тианы, — заметил Эак.
— Вряд ли, светлейший. Уж я бы знал.
— Думаю, ты знал, — предположил Эак. Он не мог понять, действительно ли Саннон в неведении о пропавшем юноше или хочет скрыть это от него. — Его зовут Санти.
— Санти? — Начальник Гавани задумался. — Нет! — покачал он головой. — Это не конгайское имя.
— Он — сын Тилона, — честно сказал аргенет, — и он — тот, кого я ищу.
— Ой-май! — воскликнул Саннон. — Зеленоглазый Сантан! Ты удивил меня, светлорожденный! Тилон никогда не говорил, что сын его — поэт. И что, ты полагаешь, у него было будущее?
Эак кивнул.
— Трижды прискорбно! — проговорил конгай. Потом повернулся к актерам: — Эй, бездельники! Вы слышали о Санти?
Те переглянулись. Было заметно, что они испуганы.
— Не трусить! — велел Начальник Гавани. — Все знают, что Тилон был моим другом. А Тилон — его отец. Так говорит этот господин, и, значит, так оно и есть, потому что он — аргенет Империи. Стыдно мне, что я узнаю об этом от того, кто лишь два дня назад ступил на землю Конга. Ну, знаете песни Санти?
Актеры молчали.
— Так, — тихо сказал Саннон. — Или вы развяжете сумы своего красноречия, или вас будут сечь плетьми, пока кожа ваша не раскиснет, как земля в сезон дождей!
Актеры переглянулись.
— Хорошо! — вдруг сказал один из них, худой черноволосый мужчина с горбатым носом и длинными беспокойными руками. — Я спою тебе его песню. Санти подарил мне ее две сестаис[25] назад. Слушай! Слушай и ты, воин Империи, и знай: пусть у нас нет таких театров, как на Севере, но сердца наши не оскудели, как убеждал тебя этот моряк!
Саннон захохотал.
— Мне нравится твой язык, длинноволосый! Но если песня будет плоха, ты уйдешь немым!
— Если она будет хороша, — вмешался Эак. — Награда будет достойной.
Актер внимательно посмотрел на аристократа.
— Жизнь — за жизнь! — неожиданно сказал он. Ни Эак, ни Начальник Гавани его не поняли.
— Начинай же! — приказал Саннон.
Актер стал на середину помоста, а его сотоварищи отступили в стороны. Сбросив с плеч алый плащ, он вывернул его наизнанку и вновь накинул на костлявые плечи. Теперь плащ был черным, как ночное небо. Запахнувшись в него так, что осталось на виду только узкое лицо, конгай медленно произнес:
— Мы были рядом: вот я, вот Ночь.