— Странный способ похищения. Не находишь?
— Что тут странного?
— Хотели бы похитить, сделали бы это в становище. Да и зачем им его красть? Ради выкупа? Для пыток?! Чепуха, безумие…
— Они лжецы! Краснокожие дьяволы!
Краснокожие дьяволы, мысленно повторяет Рут. Она смотрит вслед шошонам, которые уже запихивают отчима в лодку. Открыть стрельбу? В шансере — пять несчастных случаев и одно, зато веское проклятие. Кто-то сломает ногу, кто-то упадёт в реку, кто-то прорвёт в лодке дыру, утопит весло. Пирс вывернется, отбежит в сторону… Что дальше? Пригрозить шошонам проклятием? Они могут не испугаться. Откроют огонь, в ответ придётся палить уже из «Миротворца». Всадить несчастный случай в шаманского сынка? Лошадь взбрыкнёт, Хвост Оленя вылетит из седла, расшибёт голову. Утратив вожака, индейцы растеряются…
Взгляд шансфайтера. Талант шансфайтера.
Все в высшей степени разумные соображения вылетают из головы Рут, будто стая вспугнутых птиц. Соображения галдят, щебечут и чирикают, но мисс Шиммер не слушает их. Не моргая (взгляд шансфайтера…), превратившись в статую, она смотрит на шошонов, нет, на отчима в их руках.
Каждый индеец сейчас похож для Рут на схему разделки коровьей туши. Светлые, тёмные, красные области. Песок и пепел, роза и пурпур, ранний вечер и поздняя ночь. Каждый индеец, но только не Бенджамен Пирс. В контуре, обозначающем границы мистера Пирса, которого друзья зовут Беном, кипит чистая белизна. Катятся снежные волны, искрят, слепят взор. Ни единого пятна темнее парного молока из-под коровы.
Захоти Рут пальнуть в отчима из «Молнии» — не нашла бы куда.
Для шансфайтера Пирс представляет собой точную копию Джошуа Редмана, в прошлом — вольного стрелка, ныне — помощника шерифа в Элмер-Крик. Вся разница состоит лишь в том, что Пирс ярче Редмана. На него даже смотреть больно.
«Вы не поверите, мисс Шиммер, но перед вами другой человек…»
Клубок пятнистых тел пеленает живой сгусток молока. Рядом с клубком — зыбкая тень. Она имеет отдалённое сходство с Пирсом, но рассмотреть подробности невозможно. Тень мечется вокруг дерущихся, временами ныряет в клубок и исчезает, потом выскакивает наружу, опять ныряет…
Воображаемый друг беспокоится. Воображаемый друг паникует.
«Некоторые люди, — слышит Рут голос дяди Тома, — терпеть не могут одиночества. Они скорее умрут, чем останутся одни. Неважно, сколько народу трётся вокруг. Одиночество внутри этих людей, а не снаружи. Бедняги от безысходности придумывают себе воображаемых друзей. Срастаются с ними, беседуют, жизни без них не представляют».