– Зайца хочу, – улыбается коварно булавка.
– Я ловлю – ты готовишь, – тычу в нее пальцем, чтобы не думала, что я спасую на предложении поохотиться. Ыч, проверяет меня на «слабо». Думает, что я избалованный пай-мальчик с нежной кожей рук? Кхм...
Смотрю на сбитые косточки рук и выраженные мозоли от топора на пальцах. Непривычно и больно, но я выдержу. Первый раз, что ли?
– Ты хоть стрелять умеешь, Вульф? – продолжает проверку булавка.
– Укусить? – нагло выгибаю бровь.
– М… смотри, чтобы я не укусила, – протягивает мне оружие.
Это точно моя Вера: зажатая и дикая девочка, что вместо слов лучше даст между ног и сбежит? Она будто поменялась за эти несколько часов после отключки. Стала собой в этом доме, стряхнула с себя блоки и запреты.
– И нам придется заглянуть к Аделе. У нее травы есть – они облегчат простуду. Сходишь со мной? – ее голос слегка похрипывает. Вера откашливается в кулачок и, будто невзначай проведя пальцем по моему позвоночнику, исчезает в комнате.
Но неожиданно выглядывает из-за угла и с улыбкой говорит:
– Тебе так идет этот свитер, – и снова исчезает. Чертовка. А мне теперь что? Глубоко дышать, чтобы успокоиться? Или поддаться соблазну? Нет, ей силы нужны.
И пока я прихожу в себя от наплыва жара, Вера кричит из комнаты:
– Откуда у тебя шрам на щеке?!
Хлопает дверца шкафа, шуршит одежда.
Ставлю ружье в уголок, сегодня точно охота не понадобится, это Вера еще о замаринованной курице в холодильнике не знает. Собираю посуду и, спрятав улыбку, мою тарелки и рассказываю немного громче, чтобы Вера разобрала из комнаты:
– Когда папа погиб, я сел на мотоцикл и ехал бесконечно долго вперед, пока не влетел в куст акации на одном из поворотов.
– Ты был пьян? – Вера вдруг подходит ко мне и обнимает со спины, отчего волна приятных мурашек скатывается с плеч и наливает пах силой. – Чем ты так пахнешь, волчонок?
– Малиновым вареньем, полбанки съел, пока ты храпела, – повернувшись, целую ее в висок, заодно проверяю не поднимается ли температура к вечеру. – Не пил я тогда, – продолжаю рассказывать. Ни с кем еще не делился таким сокровенным. Даже брат не знает, откуда у меня шрам. – Никогда не заливаю горе алкоголем, не в моем стиле. – Показываю на щеку: – Это я удачно встретился лицом с отрезвляющей колючкой, что оставила мне напоминание о том дне. Позже и бороду отпустил, чтобы реже вспоминать, но это не помогло...
– Мне жаль…
– Уже отболело, Вер. Да и я не склонен слюни пускать. Об одном жалею – так обижен был на отца за то, что уделял нам с Сашкой мало времени, что не пришел на похороны. Дурак, правда?