Я все испортил...
– Я и так твой, Вероника, что за вопросы? Что ты хочешь обо мне узнать? Спрашивай. Я – открытая книга, – подвигаюсь ближе и хочу ее поцеловать в висок, но она отворачивается.
Приплыли. Доигрались.
– Игорь, мне сложно рассказывать о себе, – она говорит жестко, не оставляя мне шанса. – Ты ведь это знаешь, – вдыхает резко. – И все равно ковыряешь самое больное. Это ведь хуже, чем жестоко, – меня настораживает ее отсутствие слез и нейтральный тон, будто маленький провал оказался срывом в пропасть.
– Я не прав, – шепчу и хочу погладить Веру по щеке, но она снова отодвигается.
– Дай мне побыть одной, – говорит глухо и запирается в коконе рук.
– Конечно, – встаю и на негнущихся ногах дохожу до двери, а потом резко поворачиваюсь и возвращаюсь. – Пожалуйста, звездочка, не прогоняй меня, я... не хотел пугать, – опускаюсь перед ней на пол, на колени, и утыкаюсь лбом в худые ноги. – Прости меня, булавка, я без тебя не могу. Лучше убей на месте. Но не гони.
– Перестань, Гроза, ты меня не испугал, – она нежно поглаживает мои руки. – Я думала, что тебе нужно, как и мне, расслабиться, отвлечься, а получается, что все это морально неприятно и тяжело.
– Нет же…
– Стой! – она накрывает пальцем мои губы, заставляя молчать. – Неприятно, еще как. Потому что мне и самой вспоминать не в радость. Я пытаюсь делать вид, что не было этих нескольких месяцев ада, а потом многих лет пряток. Я не маленькая, чтобы не понимать, что тебя тревожит.
– Плевать, что было! – целую раскрытую маленькую ладонь и прижимаюсь к ней щекой. – Я понял, что не время, и сам не готов это услышать. Все правильно, моя маленькая иголочка. Не мучай себя и меня. Пусть оно там и останется – в прошлом.
Глава 60. Звезда
Стираю рукой кровоподтек со лба Игоря, на его коже остается тонкая полоска.
– Порезался, – говорю и вожу пальцами над ранкой. Игорь опускает голову, будто ему плевать на себя, и снова целует мои ладони.
– Прости меня, глупца… Я так изголодался, до безумия хочу тебя. Больно смотреть на твою кожу и не прикасаться. Не могу без твоих губ, не могу без твоего языка, тепла… Булавка, я же тебя не выдерну из себя. Не смогу.
– А зачем выдергивать? – закусываю губу, когда он, застывая, смотрит, будто ждет, что договорю повисшую в воздухе мысль. Я знаю, что он хочет услышать, но во мне нет чувств. Я стала каменной после Марьяна, после подвала, родов Женьки, выкидыша, избиений, после стольких дней в одиночестве. Никогда никого не любила и не полюблю. У меня в груди вместо сердца кусок льда, и это не изменить.