Я усмехаюсь, когда вижу круглое деревянное кресло с книгой, но больше всего мое внимание привлекает огромная кровать со спинкой из деревянных вертикальных досок и скошенный с двух сторон потолок. Справа со скоса прямо на кровать смотрит круглое окно и почти высыпает на темно-синее покрывало мелкие звонкие звёзды.
Вижу в глубине комнаты широкий балкон, но решаю вернуться назад, к Игорю, потому что рядом с ним спокойней.
Мы лепим пельмени. У Вульфа они ровные с изысканными завитушками, ни единой дырочки не найдешь, а мои… м… мои больше напоминают лепешки.
– Гроза, не смей, – говорю шутливо, когда замечаю, как Игорь едва сдерживает улыбку. – Я стараюсь.
– Это просто, – он встает позади и накрывает мои руки своими. Защипывает круг с начинкой сначала по центру. – Здесь не дави, вылезет начинка, нежнее… Еще.
А меня накрывает волной жара от его голоса и легких прикосновений.
– Идешь подряд, – показывает, руководя моими пальцами. – Видишь? Все получается. А теперь секрет, – загибает один уголок по ребру пельменя. – Сдвигаешься на сантиметр, не больше, и каждый раз защипываешь. Получается вот так, – показывает мне пельмень с идущим по ребру крученым перевитием. – И начинка никогда не останется в воде.
Вульф отходит, оставляя меня с ощущением покалывания в спине, собирает слепленные «головешки» и, пока бросает их в кипящую воду, рассказывает:
– Это меня сестра научила – Лена, да и мне нравится готовить. Наверное, мог бы и поваром стать, если бы не играл.
– А давно играешь? – присаживаюсь в уголок кухни на небольшой табурет и рассматриваю плющ в горшке, что оплел пластиковую лестницу и добрался до карниза.
– Папа же музыкантом был, я не помню, когда гитару в руки взял, будто родился с ней. А ты? – Игорь ловко помешивает пельмени, а сам на меня смотрит. И в его теплом взгляде столько доброты и искренности, что я на секунду забываю, кто я на самом деле. – Давно поешь? – переспрашивает Гроза.
– Моя жизнь скучна, не стоит копаться в примитиве.
– Ты расскажи, а я уж решу для себя, что примитивно, а что – нет.
– Игорь… пельмени не переварятся?
– Переводишь стрелки? Ладно, – он надолго замолкает и прячет взгляд. Наверное, я его уже довела до белого каления своей таинственностью.
– Вульф, или так, или никак. Я не стану о себе распинаться. Могу сказать тебе тоже, что и ты мне: прогони меня, и я встану и уйду, если тебя что-то не устраивает.
– Все в порядке, – Игорь слабо улыбается и накладывает горячие пельмени. – Только бы тебе было комфортно, – ставит первую тарелку мне.
– А почему «Вульф»? Ты так и не сказал. Сейчас признаешься?