В эту ночь Шарафетдинов и Раисов поспали всего пару часов. И как только на востоке забрезжил розовый свет, они с группой захвата выехали в Башутино.
Пока ехали туда, Шарафетдинов стал сомневаться: странно, что такой опытный, прожженный тип, судя по уголовному делу, оставляет бумаги, по которым можно его найти. Что-то не похоже на него. И еще. Если он решил скрыться от своих компаньонов по криминальному бизнесу, то почему он не продал или не разменял свою квартиру? А так получается, что он сует свою голову в песок, как страус, чтоб его никто не видел. И вообще, как он избежал наказания? Если избежал незаконно, то почему открыто прописывается у всех на виду. А законным путем, пусть даже ему заменили вышку на отсидку, он не мог еще вернуться. Все чаще и чаще Шарафетдинов возвращался к этому вопросу, что-то тут не то, решил про себя следователь, рассматривая ипподромные афиши, вещавшие о скором открытии сезона.
— Наш ипподром здесь, — пояснил старшина Тихонов, кивая головой в сторону парка «Дружба». — Здесь я живу в поселке, именуемом в народе «Дунькиной деревней». Так что и детство прошло на этих лесных тропинках и «Берендеевом озере». Оно, озерко-то, в глубине этого лесопарка находится.
Старшина хотел еще что-то сказать, но видя отсутствующий взгляд следователя, замолчал.
Шофер включил приемник. Передавали вчерашнюю запись дискуссии народных депутатов Верховного Совета России. Одни депутаты, так называемые государственники, говорили о необходимости усиления централизации страны и усилении борьбы с сепаратизмом и терроризмом.
Очевидно не понимая или не желая понять из-за своих корыстных целей, что все государства, и в первую очередь империи, разваливаются как раз из-за сверхцентрализации экономических и политических полномочий, неизбежно ведущей к нарушению баланса интересов между центром и регионами. Свежий пример этого — развал СССР. Империи как многонациональные государства зиждятся, как правило, на одном народе-поработителе, людоедская политика которого прикрывается идеологией двух типов: циничной — открытое признание создания великого государства на костях оккупированных народов, и фарисейской — «оказание высшего благодеяния» и «приобщение отсталых наций к более высокой культуре», однако могильная суть империи от этого не меняется. При этом дух империи всегда более живуч, чем сама империя: он продолжает жить в народе экс-поработителе и после распада такого государства на протяжении жизни нескольких поколений.
Однако империя распадается не потому, что иссекает имперский дух, цементирующий эту тюрьму народов, а потому, что начинают взрываться экономические и политические мины, некогда заложенные самими правителями в национальный фундамент этого сооружения, изначально обреченного историей. Вообще же все колониальные империи — преступные государства не только потому, что созданы огнем и мечом путем уничтожения и порабощения целых народов и наций, но и тем, что они в любой день, даже через сотни лет после своего возникновения готовы потопить (и топят) в море крови любое национально-освободительное движение вплоть до полного умерщвления восставшего народа.