Конечно, все они были упреждены, что в Каручай хазары прибудут, вызывая споры и пересуды разные. Всё же князья понимали, что должны сейчас за любую соломинку хвататься, и для них перемирие — дороже собственной жизни. Особенно это все поняли после того, как узнали о нападения кангал под протокой — смятение поутихло в их глазах и словах. Но Тамиру их одобрения и не нужно. Он сам, без помощи других может род свой защитить, благо Тенгри-хан дал ему всё для этого, вложив сталь в руки, влил горячую кровь в жилы, а голову оставил в холоде.
Чуть погодя набежала челядь, принялась двигать столы, грохотали, гремели, горланили громче мужи, приободрённые тем, что сход прошёл гладко и мирно, и пора бы страву разделить общую. Хотя Тамир не прочь был вернуться в аил, слишком тесно становилось в стенах, будто в башне, но непочтение выдавать остальным не желал. Отказаться от общей трапезы — всё одно врагом себя объявить, а тут всё же перемирие. И сколько оно продержится, Тамир тоже не знал, но пока в союзе этом видел большую пользу власть укрепить да обогатиться. Обещание дал, что люди его не тронут земли крайние, а в степях, коли что, путь откроет. Поляны в свою очередь побожились мир сохранять.
Воины смолкли и тут же приободрились все разом, приосанились, когда в гриднице появились женщины. Даже самые смурные расправились в плечах. Самая старшая, величавая, гордая, как лебедь, в золотистом в пол платье, вплыла в хоромину, прошла первой, окидывая мужей прохладными, как озёра, глазами, села подле Звенимира — князя Каручаеского. Видимо, его хотун[2], а те, что моложе — дочери, расселись рядом от родичей, завладевая взглядами мужей. Только Тамир всё от чего-то на сводчатую дверь поглядывал — уж не отстала ли от них пустельга, задержалась где? Только, кроме бегающей челяди, не появился больше никто. И разочарование против воли разлилось полынной горечью по горлу, вынуждая туго дышать. И казалось, вовсе стало пусто в хоромине без той, что так легко сейчас собой мысли его заполнила, будто и не полон был людьми. Внутри Тамира стремительно мрачнело, будто в глубине сердца всё это время таил надежду увидеть её снова. Хотя знал, что по приезду в Каручай с вёрткой, бойкой маленькой птичкой придётся расстаться совсем.
Звенимир представил княгиню, Тамир ответил приветственным взглядом хотун. Дочери его, стоит ему бросить на них взгляд, румянились ещё больше, как пироги в печи. Их он касаться взглядом больше не стал. Другие мужи только ещё больше сдвигали брови, вновь настораживаясь, натягиваясь тетивой на тугом луке. И хорошо, что Вейи сейчас не было здесь — вон сколько мужей собралось, одна она долго не останется. Разве не затем Годуяр привёз её с собой? Тамира будто самого пробило меткой стрелой понимание это. И стоило ему о том помыслить, как уловил краем глаза фигурку, знакомую настолько, что уже не глядя понял, что это Вейя.