— Ай! — невольно вскрикнула я и отпрянула.
— Поля, ты что… — Макс ошарашенно рассматривал свои окровавленные пальцы и хмурился. — Ты что девственница? Твою ж…
Я лишь хватала ртом воздух, не в силах что-то сказать. Меня трясло, перед глазами плавали круги. А при мысли, что меня только что лишили девственности, да ещё таким нетрадиционным способом, вообще зуб на зуб не попадал. Макс окинул меня тёмным взглядом и осторожно взял на руки. Пока он меня нес из кухни, я прижималась к его груди и слышала, как колотится большое сердце. А ещё явственный скрип зубов Честенера.
— Почему ты не призналась?
Макс злился, а я сжималась ещё сильнее. В ушах зашумело и, пока темный коридор не закончился светом, я не понимала ни слова из яростной речи, которую произнёс Честенер. Мне казалось, это нечто грубое и унизительное. И я радовалась, что не понимаю его, мне и так было очень плохо. Я знала, что лишаться девственности порой неприятно, но и представить не могла, что будет настолько больно. Пыталась прогнать резь и жжение внизу живота, хоть что-то ответить терзающему меня вопросами монстру, но могла лишь только беззвучно плакать.
— Тише… — Макс поставил меня на ноги и прижал к себе, а потом на нас обрушилась теплая вода. — Ну, кто же с такими вещами играет, дурочка? — его голос прозвучал почти нежно, интимно, но лицо вдруг стало жестким, а губы сомкнулись в кривую линию. Черные волосы намокли, а рубашка облепила грудь, которая круто вздымалась от бешенства.
Я, дрожа, обхватывала себя руками и упрямо отводила взгляд. Макс взял меня за подбородок и заставил поднять голову.
— Посмотри на меня, — его сухой тон будто поцарапал меня, и я вздрогнула, но взглядом с ним скрестилась. — Хранила себя для Витеньки? Он что, требовал от тебя чистоты? Признавайся, По-ля, ты продала себя за пару миллионов?! Го-во-ри!
Я разозлилась. На него, что ласкал меня так глубоко, что поранил. На себя, что снова не достигла пика, по краю которого Макс, дразня, водил. Он же хотел поиздеваться? У него получилось. Но пусть не думает, что кукла сломалась. Я надеялась на то, что сейчас-то монстр понимает, как больно мне было от его обидных слов? Как неприятно было слушать, когда он обзывал меня подстилкой? Ждала от Макса виноватого тона и извинений. Ждала? Я их жаждала!
Но монстр всегда остаётся монстром.
— Если ты хранила девственность до свадьбы, — вкрадчиво начал Макс, и меня передёрнуло от его пронзительного взгляда, — значит, ты ублажала Дорогова иначе? Почему же мне не захотела? Противен? Слюнтявый пацан оказался круче?