По поляне прошелся порыв сильного осеннего ветра, всколыхнув балахоны сектантов. Однако они полностью проигнорировали его, продолжая заунывную песнь. Темные тучи скрыли небосвод, не позволяя ночным светилам смотреть на тот ужас, что происходил на поляне. Лишь яркое пламя костров с интересом наблюдало за нами.
— Благодарю, Катя, — улыбнулся мужчина, забирая из ее рук чашу.
— Вы возомнили себя Богами?! — не сдержав порыв ярости, закричала я.
— Мы и Боги? — искренне удивился Эдуард, поставив чашу на живот проклятой. — Откуда такие мысли? Мы всего лишь благодарим нашу покровительницу, которая заботится о нас.
— Кровь? Вы благодарите ее кровью? — с ужасом смотрела, как мужчина взял мою руку в свою и развернул ее запястьем вверх.
— Олеся, она забирает боль предательства, разочарования, горечь, что жжет изнутри, — взглянув мне прямо в глаза, ответил Эдуард. — Сейчас черед Кати. Эта женщина, — он кивнул в сторону проклятой, — предала ее.
— Мы с ней были лучшими подругами с детства, — зло усмехнулась ведьма. — Я во всем всегда ей уступала, а вот мужа отдать не захотела… Так, это гадина его соблазнила! Да еще в день годовщины нашей с ним свадьбы! Ненавижу!
Последнее слово Катя выкрикнула с такой злобой, что стая ночных птиц, притаившихся в кроне леса, загалдела и взлетала ввысь.
— Ты ведь тоже носишь в себе непомерный груз, — тихо произнес Эдуард и занес над моим запястьем нож.
От его слов по спине пробежался холодок, оставляя череду мурашей на коже. Вздрогнув, широко распахнула глаза и медленно выдохнула. Казалось сердце готово вот-вот вырваться из груди, столь пронизывающим до самых костей был его взгляд. Создавалось впечатление, что ведьмак видит меня насквозь. Следующие слова подтвердили эту догадку:
— Предательство, дружба из-за выгоды, разочарование — все это известно тебе не понаслышке. Я прав?
Не осознавая, что делаю, медленно кивнула. Эдуард, не прерывая нашего зрительного контакта, стал нежно поглаживать кожу на моей руке. От его прикосновений я начала таять, но вместе с тем ощутила, что уже больше не нахожусь в плену магии мужчины. Я сама по собственной воле стояла перед Эдуардом и не спешила бежать прочь. А он тем временем продолжал:
— Тебе же больно и горько. Не знаешь, как жить дальше… А доверять? Ты сможешь теперь кому-либо доверять? Нет, конечно, нет. Твоя обида и боль столь глубоки, что рвут душу на тысячи кусочков.
Всхлипнув, осознала, что слезы горячими ручьями побежали по щекам, застилая глаза пеленой. Все, что я столь тщательно пыталась запрятать глубоко внутри себя, стало прорываться наружу. И противиться этому совершено не было сил.