— Тьфу, на вас, бесстыдники, — процедила она сквозь зубы, — приехала тут городская, разврат устраивает.
Мне захотелось огрызнуться и сказать, что это не ее дело.
Вообще с жителями деревни нужно было что-то решать. Или вносить в их жизнь новую струю воздуха и дух современности, или самой подстраиваться под их уклад. Помня, что в чужой монастырь со своим уставом не лезут, я решила отложить решение данного вопроса и просто-напросто задобрить старушку.
— Простите, мы больше так не будем, — жалостливо прошептала я.
— Так я тебе и поверила, — потрясла кулаком местная жительница, — распутница! Такая молодая, а уже на парня вешаешься! Ни стыда, ни совести.
— Я не вешаюсь, — в растерянности произнесла я.
Еще никогда в моей жизни на меня не устраивали нападок посторонние люди, тем более из-за такой ерунды, как поцелуй, но видимо все бывает в первый раз.
— Глафира, ты чего воздух сотрясаешь? — спокойно произнес Егор и обнял меня за плечи, — у нас, между прочим, любовь.
— Любовь — это когда дома под одеялом, а здесь разврат. Порядочные люди свои чувства на всеобщее обозрение не выставляют.
— Все, эта древняя бабка меня взбесила. Держите меня семеро или я за себя не отвечаю, — пробубнила я, чувствуя, как на кончиках пальцев собирается энергия, а неугомонная старушка все никак не замолкала.
— Если вам двоим невтерпеж, так идите на сеновал, чтобы никто не видел, и кувыркайтесь в свое удовольствие.
— Уважаемая Глафира, не знаю как вас там дальше, но идите-ка вы отсюда подобру по здоровому, иначе все это плохо закончится.
— Зарин, — наклонился к моему уху парень, — не связывайся, это самая большая склочница на деревне. Ее даже Аграфена Никифоровна стороной обходит.
— Ага, сейчас, не дождешься. Чтобы какая-то карга меня оскорбляла? Не позволю.
— Ты что, мне угрожаешь, сопля зеленая? Мне? Самой почетной жительнице Козулек.
— И самой древней, — добавила я, усмехнувшись, — небось, при царе горохе родились?
— Бесстыдница, так разговаривать с пожилым человеком. Как совести-то хватает?
— С вас пример беру.
Егор ошалело смотрел на нашу перепалку, поворачивая голову то в мою сторону, то в сторону Глафиры, понимая, что если сунется, в итоге сам окажется виноватым, поэтому только молчал и с интересом наблюдал за происходящим.
Что зенки вылупила, овца приезжая? Сказать нечего?
— Есть, только боюсь что после моих слов, от вас одни горящие головешки останутся, — с трудом сдерживая магию, готовую вырваться наружу и подпалить противной бабке ее редкий пучок волос или на худой конец, передник, гаркнула я.
— Ты мне еще поугрожай. Я на тебя в полицию заявление накатаю. Арестуют за неуважение к старшим и как там его… — замялась бабка, явно подыскивая слова.