Во время этих ссор мать Эрбера вспоминала медовый месяц, когда муж заливал ей о том, что не пройдет и пары недель, как его повысят до начальника вокзала, но двадцать лет спустя он все так же оставался дежурным по переезду и вскоре должен был уступить место автомату — никакой обозримой перспективы, помимо безработицы, на что отец Эрбера возражал, что лучше уж быть безработным, чем алкоголичкой, хотя жена никогда и не обещала кормить семью со своих попоек, и, главное, заявлял, что безработным никогда не станет, уверяя, что шлагбаум автоматизируют только через его труп: провинциальный шантаж, как будто его жизнь или смерть что-нибудь значили для ж/д, которая вдобавок даже не думала модернизировать переезд, поскольку забрасывала саму ветку и пассажирский поезд больше не должен был проходить ни в 12:08, ни в 12:06, учитывая, что теперь он не будет ходить дальше Сволочена — конечной станции, и насрать на недовольных пассажиров, ну а пока отца Эрбера полностью устраивала его профессия, нищенская жизнь была словно по мерке сшита, а паренек целыми днями свободно разгуливал, как сирота, — дальше это продолжаться не могло.
Родители хорошо понимали, что их сын живет в свое удовольствие, но им не удавалось ничего изменить, они придумали выгонять его на улицу голяком, чтобы привить чувство стыда, однако он отлично с этим справился и даже, наоборот, стал заводить знакомства, и родителям пришлось снова его одеть, наконец появились спасительные акулы, поначалу отец Эрбера говорил о них лишь для того, чтобы успокоить ребенка, но дурачок быстро слетел с катушек и впал в настоящую панику, он ни разу их не видел, а когда расспрашивал Беарна или Капо, те городили в ответ полную чушь, Эрбер принял это так близко к сердцу, что даже хотел свести счеты с жизнью, но ничего, естественно, не вышло, он бросился в Борж, чтобы наконец покончить с акулами, но те им побрезговали, ничуть не кишели и даже не знали, что делать с таким идиотом; когда он, целый и невредимый, выплыл на берег, то держал в руках карпа, удачная рыбалка вместо утопления, ничего не изменилось, и снова пришлось задаваться вопросом, какой смысл в том, что Эрбер, перед тем как лечь вечером спать, с опаской отворяет дверь своей комнаты, чтобы проверить, не прячется ли там акулочка, воображал ли он, что преодолеет себя, если найдет хотя бы одну? Единственным результатом этого упорства был плохой сон, мать Эрбера дурнела с каждым днем, пока не стала вылитым портретом собственного мужа, сестра наконец-то померла, хотя лучше бы уж настал черед родителей, и озлобленному Эрберу смертоносные способности акул стали казаться преувеличенными — не заняться ли убийствами самому? Словно того, что он упорно продолжал жить, было недостаточно для расправы над родней, надо было еще орать среди ночи и будить наемного работника вместе с его супругой — сам-то он хоть когда-нибудь вкалывал? Что он знал о жизни, если не считать электрических поездов? Поначалу он и в них ничего не смыслил, подталкивая паровоз рукой, Эдисон его бы придушил, поезд сходил с рельсов, а когда провели 220 вольт, Эрбер все взорвал — таким мудреным оказался для него трансформатор, к тому же мальчишка худел на глазах после каждого наказания, лишаемый десерта, а потом закуски и основного блюда, рахитичный ребенок — как это лестно для родителей, и он стрелял по ним из револьвера, одолженного товарищем, к счастью, тот заряжался пистонами, Эрбер в очередной раз избегал каторги, но это не могло длиться вечно, однажды он ударил отца ножом для мяса, но промахнулся, в общем, мы так точно и не узнали, его мать умерла от удара кинжалом в спину, а отца Эрбера в тот же вечер забрали в сволоченский централ, дело выиграл паренек, жандармы тут же его отпустили, отец, который годами его кормил, обстирывал и давал ему приют, не требуя взамен ни сантима, сел за решетку, брошенный на растерзание полиции, но по-хорошему пожалеть надо бы Эрбера, которому достался в наследство дом за двадцать миллионов.