Наши утехи (Пьер-Себастьен) - страница 32

Первым проказу подцепил Эрбер, хотя, если это проказа, лучше уж рак, чем простуда: доктор придумал это для того, чтобы только он сам мог ласкать, целовать и трахать парнишку, Скот заявил, что у Эрбера проказа, чтобы никто к нему не подходил из страха заразиться, поэтому мальчонке было так скучно, что визиты Скота доставляли ему удовольствие, очень скоро его закрыли на карантин, Капо больше не хотел видеть его у себя дома, чтобы он не принес заразу в семью, доктор принял его с радостью, но все осложнилось, ведь Кармина была так рада видеть у себя дома красивого мальчугана, что даже похорошела, у счастья есть вторичные проявления, и на безрыбье Эрбер в нее влюбился или типа того, доктор об этом пронюхал, и Эрбер тут же выздоровел, вернулся к себе, а Кармину мы тщательно изуродовали, чтобы теперь даже самая большая радость не смогла придать ей соблазнительности, на экзекуцию пригласили всех, как будто Деде была еще жива; после того как Кармина снова стала страшной, насиловать ее особой охоты не возникало, приходилось думать не о ней, а просто о самой ситуации, иначе бы ничего не получилось: отец задарма отдает свою дочь, чтобы вы истязали ее на глазах у их общего любовника — как тут не возбудиться, ведь Эрбера тоже позвали, и если бы он любил Кармину на деле, а не только на словах, у него бы наверняка встал при виде обнаженной и окровавленной любовницы, затерянной в гуще жителей Вакханаля, если только сама любовь не превращает тебя в импотента, ведь страсть настолько завладевает рассудком, что некогда подумать о наслаждении, или, возможно, импотенция еще заразнее, чем проказа, и, часто бывая у Беарна, Эрбер стал на него равняться, Беарн ликовал перед вялым членом парнишки, как будто у Эрбера не вставал нарочно для того, чтобы ему угодить, но это устраивало прежде всего Скота, который злоупотреблял прерогативами врача, показывая Эрберу, что сделать, чтобы член затвердел: достаточно вставить его доктору в рот и позволить себя обработать, достаточно раздвинуть булки, чтобы разрядились другие, если уж не можешь кончить сам, ведь когда доктор вставлял Эрберу, наверно, ему было зверски охота там пошерудить, ведь задница парнишки не так уж приветлива, наступала внезапная блокировка энергии, правда, не настолько сильная, чтобы остановить натиск Скота; когда он вынимал член, тот был весь в говне, и вылизывать его приходилось Кармине: каким бы он ей ни казался — славным или невзрачным, это все-таки был ее отец.


У Эрбера есть все основания любить доктора Скота, который трахал его, не боясь проказы, хотя от очка можно точно так же заразиться, как и от любого другого органа; любить человека, который принес ему в жертву собственную дочь, ведь никто не станет утверждать, что Кармина не умерла, ее похоронили, и о ней больше ни слова; любить врача, который обожает его до такой степени, что купил себе монопольное право на свидания с ним, он разорится, если так будет продолжаться, так неужели же Эрбер его не любит? Но Эрбер его не любит, ведь это и есть школа Капо, когда чувствуешь, что никакие ромашки тебя не удержат, всякому, кто обрывает лепестки, кажется, будто у него есть шанс, даже если он старый и нищий, хотя это совсем не так, с другой стороны, какой идиотизм, ведь ладно уж старики, если только у них есть кубышка, но с какой стати оставлять в деле нищих? Школа Капо учит: зачем любить доктора Скота за его деньги, раз он их дает, даже если его не любишь? Платить авансом за все свидания с Эрбером было ошибкой, ведь школа Капо учит: зачем любить людей, которых не любишь? С какого перепугу Эрберу влюбляться в доктора Скота, которого он в глубине души презирает? Потому что тот дает ему денег? Но если бы доктор мог насиловать Эрбера бесплатно, он бы не церемонился, Скот сорит деньгами не из щедрости, а лишь потому, что влюблен по уши и задница Эрбера для него нередко дороже пятисотфранковой купюры, ведь деньги не пахнут, а очко парнишки — подлинное лакомство, сладостная смесь высохших малафьи и говна, слившихся воедино под соусом из пота, доктор мог бы часами не вынимать оттуда свой нос, если бы такое положение в конце концов не начинало раздражать его член.