И если очной ставки или опознания не будет, то может и пронесет.
— Понятно. Раз по-хорошему не хочешь, будет по-плохому. Надевай маску, Гронский, раз твоя, — Морозов кидает через стол мою маску в пакете для улик.
Пальцы подрагивают, пока вожусь с зип-застежкой, но вслух спрашиваю:
— Сгоняем в ресторан, капитан? Давно пора. Кормят тут так себе.
Лучше бы Морозов так широко не улыбался.
— В рестораны ты не скоро попадешь. Сейчас тебя дочка Дмитриева выведет на чистую воду, Костя.
***
Руки дрожали, а облупленные серые стены узкого сырого коридора пугали. Растерла холодные ладони между собой, стараясь не смотреть по сторонам и дышать неглубоко. Воздух в СИЗО затхлый, сырой и застоявшийся.
Я никогда не бывала в таких местах. Контраст с театром и академией, в которых я провела большую часть жизни, просто невероятный. Из светлых огромных помещений я словно спустилась в преисподнюю. Если в одной машине разницы между нами не было, то оказавшись здесь, понимаю — мы действительно очень разные.
Не представляю, как продержаться здесь, а это только временное заключение, не говоря уже о том, что есть места хуже этого. Отец в красках описывал, что он добьется того, чтобы угонщика и похитителя отправили именно туда. Куда еще хуже?
Иду за отцом через полуподвальное помещение без окон, и не представляю, как здесь можно продержаться несколько часов, не говоря уже о трех сутках и как не сойти при этом с ума.
— Не волнуйся, — произнес идущий впереди отец. — Тебе это ничем не грозит. Ты будешь смотреть на них через специальное стекло, они тебя не увидят.
— Хорошо.
— Сюда, — капитан Морозов указывает на единственную дверь и останавливает моего отца поднятой ладонью. — Без вас. Только ваша дочь.
— Что? Я должен быть рядом с ней!
— Нет. Она совершеннолетняя и только она видела преступника, верно? Присутствие посторонних на таком мероприятии запрещено. Только она и адвокат.
Адвокат маячит безмолвной тенью за моей спиной, за три дня, что я его знаю, он не произнес больше десяти слов. Молчит он и сейчас, хотя знал об этих правилах и раньше.
Отец играет желваками, под тяжестью его взгляда любой другой бы уже стушевался. Но капитан Морозов даже не меняется в лице.
— Таковы правила, — подает голос адвокат. — Вы ведь хотите, чтобы виновный понес наказание?
Я вот, например, не хочу. Единственное, что я сейчас хочу, это сбежать отсюда, подняться к свету, вернуться в свои светлые аудитории с большими полукруглыми окнами, где никогда не пахло так, как тут.
Где-то вдали хлопает дверь, а по коридору сразу тянет холодом. Неизвестно, сколько продолжалось бы молчаливое противостояние капитана Морозова и моего отца, если бы обоих не отвлек стук каблуков.