— Ты так рано ложишься, Лю? — удивляется Розенберг.
Я удивлена не меньше. Сейчас половина десятого и, если верить Каю, в это время я уже должна быть в пижаме и с почищенными зубами. Но Розенберг поразительно легко верит в эту ложь и говорит:
— И правда нехорошо вышло. Прости, что не подумал, Лю.
Розенберг прощается и уходит, а после Кай говорит:
— Пошли, мы уже опаздываем. Через полчаса ты уже должна быть в кровати.
Он подталкивает меня к выходу, и мы остаемся одни.
— Что? Но я не собираюсь спать! Я не ложусь так рано!
— А кто говорил про сон? Когда не спишь, в кровати даже веселее.
Хорошо, что иду первой, и он не видит, как вспыхивают мои щеки. Прикладываю ледяные пальцы к пылающим щекам и понимаю, что почему-то не могу сдержать улыбки.
Я прощаюсь с вахтершей, и мы выходим на улицу. Дождь больше не льет как из ведра, но капли тумана висят в воздухе, пока мы идем к машине.
— Зачем ты вообще это придумал?
— А что, может, я чего-то не знаю, и вы с ним встречаетесь?
Кай распахивает передо мной пассажирскую дверь, и я вижу, что он ждет ответа.
Наверное, я могла бы соврать, чтобы еще позлить его, но почему-то не могу.
— Я ни с кем не встречаюсь и не планирую.
— Даже так?
— После окончания я хочу уехать в Европу, зачем мне заводить отношения, которые неминуемо закончатся? А в отношения на расстоянии я не верю.
Он стоит так близко, но в его свинцовых глазах невозможно прочесть ни единой эмоции. А потом Кай и вовсе отворачивается, набрасывая на голову капюшон от батника.
— А как же друзья? — сухо спрашивает он.
— Друзей у меня немного. Моя единственная лучшая подруга живет в Израиле, но дружба на расстоянии это другое.
— Садись, а то намокнешь.
И когда я опускаюсь, он оглушительно хлопает дверцей. Папа был бы в ужасе, если бы услышал. Кай обходит машину и садится за руль.
— Папа знает, как ты водишь?
— А я отлично вожу, балеринка, не волнуйся.
— Перестань называть меня балеринкой. Это обидно.
— Как скажешь, сестренка.
Еще лучше.
— Послушай, Кай… А ты ведь прошел тогда отборочный, я слышала. А дальше что будет?
Вижу, как Кай стискивает руль, но при этом все его внимание сосредоточено на том, чтобы вырулить с парковочного места. Он молчит, и я продолжаю:
— Ты уже участвовал во втором туре?
— А зачем тебе знать правду, балеринка? Чтобы отцу обо всем рассказать или к Морозову побежать?
— Я не собираюсь тебя сдавать! Разве ты этого еще не понял? — не хотела, но говорю с обидой.
— Понял. И спасибо тебе за это. Но объясни, зачем тебе знать правду?
— Просто… раз уж мы теперь родственники, я просто волнуюсь. А, если я буду знать правду, то например, если ты вдруг задержишься, смогу тебя прикрыть. А ты бы прикрыл меня, когда это понадобится.