Тот дышал. И вместе с облегчением это принесло озабоченность по поводу того, что теперь этот милый молодой человек превратился в ненужного свидетеля.
И в дикую злость на себя.
Умница, Ева. Выбралась на прогулку за информацией — а ведь информацию об ауре наверняка можно было бы узнать из книг в замке. Повезло ещё, что этот парень не вырубил её сразу. Или что её не заприметили милые люди в чёрном, патрулирующие улицы. Должно быть, среди них просто не было магов.
На миг у неё возникло жгучее желание просто убежать отсюда, сломя голову. Потом Ева вспомнила, какие форсмажоры случались порой на концертах и зачётах.
Взяла себя в руки.
На сцене, когда волнение холодит руки, кружит голову и растекается в крови, может произойти что угодно. И, что бы ни происходило, Ева из этого неизменно выходила с честью. Ибо даже если ты забыл текст, главное — не сдаться, остановившись и обернув выступление провалом, а как-нибудь доковылять до момента, с которого твои пальцы и мысли вновь обретут уверенность.
Ладно, подумала она, вскидывая руку со смычком. Я импульсивная дура. Я налажала. По-крупному.
Но сейчас важнее всё исправить, чем сокрушаться по этому поводу.
Подняв левую руку почти на уровень плеча, Ева закрыла глаза.
Представить струны, ощутить их под пальцами… вот забавно, наверное, она со стороны смотрится — пытается играть на невидимой виолончели… нет, сейчас не об этом. Сосредоточиться на том, что делаешь, на музыке, поющей в твоей голове, готовой запеть…
Первые звуки, раздавшиеся в тишине, рождённые из ниоткуда, были робкими, дрожащими, неуверенными, как у плохой школьницы. И даже когда они осмелели, было в них нечто… странное. Они больше походили на звучание синтезатора, имитирующего виолончель, чем на настоящую виолончель. Но для Евиных ушей они всё равно звучали слаще пения райских птиц.
Для ушей тех, кто их слышал, видимо, тоже.
Когда Ева, доведя музыкальное предложение до конца, решилась прерваться и посмотреть на жертву смычка — его состояние осталось без изменений.
— Когда я досчитаю до трёх, ты проснёшься, — робко велела она. — Раз… два… три.
Никакой реакции от молодого человека, пребывающего в блаженном забытьи, не последовало. Может, из-за обморока? С Эльеном ведь фокус сработал блестяще. Пусть даже сперва Ева сомневалась, верна ли её догадка — раз, и получится ли провернуть такое с призраком — два.
«Эльен, — заискивающе произнесла она, когда дворецкий откликнулся на её зов и вошёл в комнату, глядя на него большими глазами, полными мольбы, — мне так неудобно… знаете, я открыла ещё одну возможность смычка. Хочу удивить Герберта, когда он вернётся. Вы можете… посмотреть, как я играю? Я так боюсь опозориться перед ним, а если в первый раз я попробую исполнить это сразу при нём… без других зрителей…»