В дискуссию пускаться не хотелось. Яшин тоже это делать не собирался, но подмигнул мне, дав понять: мнения каждого ясны без перевода. Конечно, он преувеличивал, однако в этом проявил солидарность ко мне как к коллеге. Его признание грело душу: уж он-то в нашем деле авторитет безоговорочный.
Как и положено хозяину, Лев Иванович был радушен в отношении гостей. И все же факт оставался фактом: в ворота «команды мира» он выбрал меня и Мазуркевича. Не мог тогда я не подумать о том, как субъективны (и потому столь различны) оценки одного и того же в футболе: ведь дома в это же время нам (всей команде) привесили «ярлыки» совсем иного толка (с такими ни меня, ни Куну не то что в сборную мира — хоть из рядовой клубной отчисляй!..).
Но вслух об этом я предпочитал не говорить. Мы беседовали в машине, следуя из аэропорта в гостиницу «Россия». Яшин лично всех встретил. Каждого окружил теплой заботой и вниманием. Я имел возможность лично убедиться, сколь популярны мы в Москве, когда Яшин «передал» нас в руки телерепортеров. Пришлось мне и Куне немного попотеть: русская речь потребовала усилий, а я невольно «приплетал» еще и словацкий. Но сказал главное: мне доставит радость и составит честь играть в последнем матче Яшина.
Это не формальная вежливость. Я действительно испытывал то, о чем говорил и думал. Яшин относился ко мне как к старому знакомому, как коллега и товарищ, как равный к равному. Я же испытывал к нему почтение, какое питает ученик к любимому учителю.
Парадоксально, но «против него» мне играть не доводилось. Он уже заканчивал свою блестящую многолетнюю карьеру, когда я как вратарь сборной делал лишь первые шаги. Тогда-то мы и познакомились: в мае 1966-го Лев Иванович приехал в составе советской команды в Прагу на матч, прощальный для Лади Новака и Масопуста. Я тогда вошел в сборную впервые. Всю встречу просидел на скамейке запасных, но после матча — на банкете для команд-участниц — мы провели с Яшиным исключительно приятный, интересный вечер. Сидели рядом — Яшин, Шаня Венцель и я. Лев Иванович, довольный, весьма похвально отзывался о пльзеньском пиве, отдавая ему предпочтение перед другими напитками, считающимися более изысканными. Говорили на разные темы. Точнее, мы расспрашивали, а он подробно отвечал на каждый вопрос. Оба мы (я и Шаня) были молоды, у нас, в общем-то, главное еще только вырисовывалось, а за его плечами уже остались многочисленные баталии на самом высоком уровне, позволившие накопить огромный опыт большого мастера. Хотелось узнать от него как можно больше. Уже тогда он относился к нам совершенно по-товарищески, невзирая на то что мы стояли на разных ступеньках футбола. Такой уж у него характер. Характер, которому чужды напыщенность и стремление делать из пустяка мировую проблему. Мы, вратари, по его словам, должны проявлять профессиональную солидарность...