Еще одна причина, по которой обвиняется сама жертва — это иллюзия о справедливом мире, согласно которой беды и удачи даются нам как наказания или награды. Обокрали? А нечего было ворон считать! Изнасиловали? Видать, сама спровоцировала! И так далее… Своего апогея эта иллюзия достигает в учении о карме, представленной в первую очередь в индуизме. К примеру, если ребенок (который априори невиновен!) рождается больным, то все равно это справедливое наказание — за грехи в прошлой жизни.
Обвинение жертвы может строиться не на иллюзии, не на вере, а на философии. В мире де Сада, мире абсолютного индивидуализма понятия «хорошо-плохо» отсутствуют, так же, как и понятие «вины». Жертвы могут быть причастны к тому, что стали жертвами, а могут и не быть — просто не повезло. Господа не виноваты в том, что истязают и убивают своих рабов — они просто МОГУТ это делать, потому и делают. Уверен, что вы видели мудрые высказывания в стиле «нет правильных или неправильных поступков — есть только последствия за них». В этой фразе как бы нет ничего такого, но доведите мысль этих слов до логического конца — и вы получите мир де Сада. Да, это мир абсолютной свободы, но для чего дана эта свобода? Только для того, чтобы господа имели полную свободу в выражении своих желаний, сколь бы чудовищными, порочными и жестокими они не были. «Порок рождается от пресыщения, и среди греха рождается преступление» — говорил пленник Бастилии, оправданно связав пресыщение (возможность беспрепятственно реализовывать желания) и преступление. Абсолютная свобода дает абсолютную порочность! В мире, где мошенник имеет полную свободу реализовывать свои махинации, виноватой может быть только сама жертва. Преступник в таком мире — это не преступник, а успешный человек, который умеет пользоваться благами свободы, тогда как его жертва — нет. «Ничто так не вдохновляет, как первое безнаказанное преступление!» — еще одна цитата скандального маркиза. В мире абсолютного индивидуализма главная (и, возможно, единственная) добродетель — это мужество переступать барьеры и границы, расширяя горизонты своей свободы. Преступления, порок и злодеяния в этом мире — удел отважных господ, смирение, законопослушание и добродетели — бесправных рабов. «Если преступление обладает утонченностью, присущей добродетели, то не выглядит ли оно порой даже высоким и, в какой-то степени, величественным, превосходя в привлекательности изнеженную и унылую добродетель?» — писал де Сад, эстетизируя, а значит, и оправдывая порок. Впрочем, де Сад сам понимал конечную тупиковость пути порока, справедливо заметив, что «Пресыщенность прожорлива, и ничто не в силах удовлетворить ее аппетит; это вроде сильной жажды, которая становится тем сильнее, чем больше вы пьете холодной воды», но он ничего иного не мог предложить. Маркиза де Сада (как, пожалуй, и другого великого индивидуалиста — Ницше) можно назвать выдающимся борцом против устоев старой морали, отчаянным бунтарем, но не революционером, потому что он ничего не предлагал взамен. Он бился ПРОТИВ, но не боролся ЗА. Его жестокий, аморальный мир абсолютной свободы и крайнего индивидуализма построен исключительно на ОТРИЦАНИИ ханжества, косной религиозной морали и притворного гуманизма, но, как и все, основанное только на отрицании, не может (к счастью!) существовать в реальности в чистом виде.