Клау-да испускает слабый, приглушенный писк, полный тревоги.
Я тут же убираю руку со своего члена. Хочу ей сказать, что она в безопасности. Что никогда не прикоснусь к ней, пока она так сильно меня боится. Что она — моя пара, и ничего я не желаю больше, чем заботиться о ней и защищать ее от этого сурового, кошмарного мира, в который я был выслан.
Но я не могу ей этого сказать, еще не могу. Ее речь — такая странная, а связи разума между нами еще нет. Между нами этого не будет до тех пор, пока мы не спаримся. До тех пор я должен быть терпеливым и разъясняться теми несколькими словами на ее языке, которые я знаю.
— Клау-да, нет, — заверяю я ее. — Нет.
«Я не прикоснусь к тебе до тех пор, пока ты не будешь жаждать меня так же сильно, как я жажду тебя».
Она не понимает, что я пытаюсь ей сказать. Выражение ее лица по-прежнему полно неповиновения и вызова, за которым она маскирует свой страх. А еще ее напугал мой подарок свежего мяса. Клау-да так испугалась, но она не перекинулась в свою боевую форму. По-видимому, у здешних людей таковой нет. Это бы объяснило, почему они с первого дня, сколько помню, так перепуганы и легко умирают. Не будь у меня боевой формы, я бы тоже стал смотреть на жизнь совершенно по-иному.
Да, но… возможно, именно поэтому они не посходили с ума от безумия в отличие от моего народа.
Ну, меня это не сильно волнует. Клау-ду я завоюю, добывая для нее пищу. Когда я накормлю ее, она поймет, что она — моя пара, и тогда она успокоиться.
Крадучись, я подхожу к мертвому животному и осматриваю его. Он совсем небольшой, хватит на один зубок в моей боевой форме, но зато для любого двуногого существа еды многовато. Выглядит он очень даже аппетитным. Я наклоняюсь и своими когтями вспарываю живот и раскрываю нежные внутренние органы.
Клау-да издает какой-то звук, который не очень-то похож на высокую оценку.
Быть может, она думает, что я не намерен поделиться с нею самыми нежнейшими частями мяса? Она может забрать себе их все. Скользнув рукой во внутренности, я вытаскиваю оттуда печень и протягиваю ее своей паре, все еще истекающую теплой кровью.
Ее зеленые глаза широко распахиваются, и она корчит рожицу, после чего мотает головой.
— Нет!
Нет? Ну, вот опять это слово. Я хмурю брови. Неужели она не понимает, что пара отдает своей женщине самые лучшие кусочки добычи? Неужели она не понимает, что это надо есть? Я откусываю кусочек от окровавленного органа, наслаждаясь его соленым вкусом у меня во рту, после чего еще раз протягиваю его ей.
Она в ужасе задыхается, зажимая ладонью рот.