Из Любека тяжелый месячный переезд морем до Ревеля(12) (Колывани), что «выше Пскова». В Ревеле особенно трудно пришлось Андрею Фомичу, брату Софьи. На его обязанности,
61
как это можно положительно утверждать, лежало наблюдение за целостью и сохранностью отцовских сундуков с книгами царской и патриаршей библиотек.
Их сперва надо было выгрузить с корабля, а потом погрузить, по примеру отца, на 70 подвод. [...]
В Ревеле тевтонские рыцари(13) оказали принцессе прием от имени города,
Сухопутный переход каравана Софьи от Ревеля до Пскова оказался трудным и потребовал месячного срока; только 11 ноября Псков увидел у своих стен знатную путешественницу.
На пути к Пскову лежал Юрьев; здесь царевну встретили послы великого князя.
ШЕСТВИЕ ПО МОСКОВИИ.Наконец, наша царевна в Пскове.
«И посадники Псковские и бояре, вышедши из насадов и наливши кубци и роги злащенные с медом и с вином, и пришедши к ней, челом ударила... И приемши ея посадник с тою же честию и в насады и ея приятелей и казну...»(14)
Что за казна у бесприданницы, самое путешествие совершавшей на позаимствованные у апостольского престола «крестоносные» деньги? Что за казна, специально для доставки которой в Москву пришлось доставить из Италии свыше полусотни лошадей? Что за казна, о которой даже большинство свиты царевны не имело никакого представления, допуская лишь догадки, что там — неведомые ценности византийских царей да царский гардероб принцессы. Тогда, кроме избранных, никто и догадываться не мог, а мы-то твердо знаем, что там действительно находилась казна, какой мир не видел,— бесценное ядро древних византийских библиотек, царской и патриаршей. [...]
В Пскове Софья (ставшая так называться, как отмечено, по вступлении на русскую землю), вдруг сбросила маску, подчеркнуто-демонстративно, словом и делом заявляя себя стопроцентной православной христианкой.
Сопровождающий Софью папский вероучитель епископ Антоний был, как говорится, «выбит из седла», он только разводил руками, шепча про себя: «Прощай, хозяйские горшки...» Вверх тормашками полетели и «отеческие», но себе на уме, наставления папы и двусмысленные («секретные») внушения Виссариона. По всем церквам псковским пошла Софья «иконы лизать», усердно ставя свечи, с благоговением стала подходить под благословение русского духовенства... [...]
Папский легат Бонумбре являл собою зрелище «рьщаря печального образа» в своем парчовом облачении, в митре, перчатках и с латинским распятием в руках. Он вызывал всеобщее удивление, а когда осмелился не почтить иконы по-
62