— Алекс… — шепчут её губы. И от её голоса реально сносит башню. Делаю ещё несколько быстрых толчков и, наконец, разделяю Викину дрожь. Даже не стону, рычу в сокрушительном экстазе — низко и громко.
Боги, если я умер, то пусть это будет здесь и сейчас.
Но я, кажется, не умер. Она лежит на моей груди. Очень тихо. Я слышу только её дыхание. И прижимаю её к себе как самую дорогую на вещь на свете — бережно, крепко и нежно. — Вот теперь можно и позавтракать, — предлагаю я.
— Нет. Теперь я точно никуда не пойду. Сожрём твоих кроликов.
Она подскакивает на моей груди, пока я смеюсь.
— Но можешь выторговать им жизнь, если расскажешь мне сказку.
— Я не знаю сказок. Честно, кровожадная моя.
— Ладно. Тогда расскажи о себе, — соглашается она великодушно и утыкается в мою шею, готовясь слушать.
Я понимаю: ей не нужен успешный и всесильный Алекс Берг. Ей не нужен колючий Айсберг, циничный и жестокий. Ей нужен тот Алекс из прошлого, которого она никогда не знала. Но которого знал я.
— Не знаю, что ты хочешь услышать, — всё же лукавлю я, — думаю, всемогущий Интернет достаточно сведущ, как живут Алексы Берги.
— Зачем мне то, что знают все? — возражает Вика, и я сдаюсь.
— Надеюсь, это будет получше сказки. Исполняет Алекс Берг, — я набираю воздуха в грудь:
— Запомни меня таким, как сейчас
Беспечным и молодым,
В рубашке, повисшей на острых плечах,
Пускающим в небо дым.
Неспящим, растрёпанным, верящим в Джа,
Гуляющим босиком,
Не в такт напевающим регги и джаз,
Курящим гашиш тайком.
В разорванных джинсах, с разбитой губой,
С ромашками в волосах,
Глотающим жадно плохой алкоголь,
Пускающим пыль в глаза.
Нагим заходящим в ночной океан,
Пугающим криком птиц,
С десятками шрамов, царапин и ран,
С укусами у ключиц.
Бесстрашным, отчаянным, смелым и злым,
Не знающим слова ''нет'',
На толику грешным, на четверть святым,
Держащим в ладонях свет.
Запомни мой образ, когда в полутьме целую твоё лицо,
Запомни мой голос и след на стекле
От выдоха хрупких слов…, — голос срывается, и хоть там ещё есть продолжение, замолкаю.
— Чьи это стихи? — поднимает Вика лицо после долгого молчания. И так мучительно вглядывается в мои глаза, словно видит того прежнего Алекса.
— Я не знаю, — качаю я головой и провожу пальцем по её щеке. — Я правда не знаю. Просто запомнил, потому что в них каждое слово — про меня. Но я ведь вымолил своим кроликам жизнь? Стихи Алекс Берг точно никому не читал.
— Кем были твои родители?
— Обычными людьми, — пожимаю я плечами. — Отец сбежал ещё до моего рождения. А мама умерла, когда я был совсем маленьким. Несчастный случай. Меня вырастила бабушка.