– А как же Кросс?
– Кросс убит. На днях его машину вместе с господином Хорстмайером и охраной обстреляли партизаны. Слава всевышнему, Хорстмайер остался жив.
– Кто такой Хорстмайер?
– Главный инженер завода в Быстрице. Доверенное лицо самого Хейнкеля.
– Что выпускает завод?
– Крылья к нашей «Саламандре», причем деревянные.
– Деревянные? А что, у нас мало металла?
«Послал же мне господь в родство такого болвана», – подумал Брайтнер, тяжело вздохнул, достав новую сигарету, закурил и поучительно произнес:
– А когда у нас и чего было много? Железную руду мы закупаем у шведов, лес и никель у финнов, нефть у румын, алюминий и каучук у американцев.
– У американцев? Но мы же с ними воюем?
– К сожалению, воюем.
– Почему к сожалению?
«А ведь этот человек учился в университете», – зло подумал Брайтнер и пояснил:
– Да потому, что у нас один общий враг – большевистская Россия. Что же касается поставок, то через подставные фирмы можно торговать с кем угодно.
Вальц достал свои сигареты, тоже закурил. Пару минут они молчали.
Первым заговорил Брайтнер:
– Смотри, Густав, Быстрица – твой последний шанс! Завод должен работать бесперебойно. Если «Саламандра» останется без крыльев, то тебе, как говорят русские, не сносить головы. Завтра с приказом о переводе от меня прибудет офицер, который займет твое место. Ты сразу же передашь ему дела и отправишься в Быстрицу.
– Понял. А как быть с виновными? Каждого десятого тра-та-та?
– Так тебе Хейнкель и позволит. У него людей катастрофически не хватает. Не зря же он стал использовать русских пленных, связанных с авиацией. Кстати, в побеге виноват и сам Хейнкель. Взбрело ему в голову устроить музей, как он называл, авиационной техники. А вот того гада, который заправил русский самолет, обязательно надо найти и повесить. Прилюдно.
Вальц жадно курил, не отрывая взгляда от брата своей жены и однокашника по университету.
– Эвальд, ты для меня как добрый волшебник. Спасибо тебе, – сказал он.
– Эмме скажи спасибо, – заявил Брайтнер. – Если с тобой что-либо случится, то она этого не переживет. Моя сестра по-прежнему любит тебя, шалопая. Еще благодари рейхсфюрера.
– Рейхсфюрера?
– Да, я не оговорился. Когда на тебя завели дело по поводу двадцатого июля, я добился у рейхсфюрера приема. Он помнит меня по Мюнхенскому университету. «Вальц? Этот рыжий толстяк? Бабник и кутила? Помню, – сказал Геббельс, выслушав мои доводы. – Ладно, пусть живет». Так что, дорогой Густав, живи, но не делай глупостей.
Эрнст Хейнкель всегда располагался на заднем сиденье автомобиля. Усталость, бессонные ночи сказывались, а здесь, в машине, можно было подремать. В молодые годы он увлекался полетами на самых различных самолетах, и своей конструкции, и чужих, выделывал различные фигуры, в том числе опасные, и не боялся. А все потому, что это были самолеты, а за штурвалом сидел он, их создатель, человек, не мыслящий себя без авиации.