— Так. Чертовски. Хорошо, — страдальчески выдавил он.
Проведя пальцами по его бугрившимся мышцам и влажной коже, Либерти протолкнула руку между скользкими телами. Внизу она ощупала место, где Адам проникал в нее. Ей нравилось соединяться с ним, когда во всем мире существовали только они. Очень нравилось. Было горячо касаться собственной плоти, растягивавшейся под давлением толстого члена. Снова пошевелив пальцами, Либерти дотронулась до чрезмерно чувствительного клитора, и неожиданно ее поразил еще один оргазм.
Адам застонал и ускорился. Пока она дрожала и извивалась под ним, он продолжал стремительно проникать в нее.
Адам прижался губами к виску Либерти и протолкнулся еще глубже. Он содрогался, постанывая ее имя и разряжаясь в ней.
Тяжело дыша, она лежала под ослабшим и тяжелым мужским телом. В тот миг ее не волновало ни прошлое, ни настоящее. Ни люди в дальней пещере практически за стеной, ни проклятые инопланетяне.
Существовали только Либерти и Адам.
По пробуждению Либерти не сразу поняла, куда попала, и что ее разбудило. Поморгав, она сбросила остатки сна и осмотрела затухающие свечи вокруг. Некоторые все еще мерцали, отбрасывая приглушенный свет.
К Либерти прижималось твердое мужское тело.
Она в ту же секунду узнала Адама. Либерти ни с чем не спутала бы ощущение его кожи или запах.
Он метался и немного подрагивал. Ему снился кошмар.
— Адам? — Либерти приподнялась и потрепала его по плечу.
Он дернулся и проснулся. Выругавшись вполголоса, Адам сел и повернулся к ней спиной.
Либерти наблюдала, как на его коже играли огненные блики. Он спрятал лицо в ладонях, и у него натянулись все мышцы.
— Адам…
— Люди, запертые в клетке…все они мертвы. По моему приказу.
Либерти понимала его боль и горе — чего никто не видел в человеке, ведшем их вперед. В человеке, взвалившем на себя всю тяжесть, чтобы остальные спокойно спали ночами.
— Их убили хищники, не ты.
— Возвращайся ко сну, — тяжело вздохнул Адам. — Прости, что разбудил.
Либерти прильнула к его спине. Она чувствовала, как он напряженно потянулся, чтобы взять ее за руки и отодвинуть. Но Либерти лишь обняла его крепче. Адам возвел в ранг искусства свою склонность отстраняться, или, скорее, вообще никого к себе не подпускать.
Да ведь и Либерти виртуозно ладила с людьми, вот только… до определенной степени и ненадолго. Она дружила со всеми, ни с кем не сближаясь.
Боже, они с Адамом были два сапога пара.
Поэтому теперь Либерти не позволила ему оттолкнуть ее.
— Я не уйду. Не пойду по легкому пути, не лягу и не усну. Позволь мне разделить с тобой бремя, — она обняла его еще крепче. — Я здесь, Адам. Для тебя.