Заметив меня, он дал знак подойти. Приблизившись, поздоровалась:
— Доброго дня, мэтр Дойл.
— Доброго, оллема Адерин. Отчего так рано? Неужели так соскучились по мне, что отпросились пораньше? — темная бровь, контрастирующая со светло-русыми волосами, иронично изогнулась, добавляя эффекта низкому приятному голосу с рокочущими где-то в глубине нотками.
— Мне, конечно, радостно вас видеть, но причина, увы, не в этом, — ответила я, улыбаясь.
— Значит, выгнали, — констатировал преподаватель.
Мне оставалось лишь покаянно кивнуть.
— С какого предмета? — поинтересовался мужчина.
— История музыки, — ответила я, краснея от чувства неловкости: все-таки меня впервые выставляли из аудитории.
— А! Мэтресса Хьюз. Зная вас и почтенную оллему, рискну предположить, что все дело в какой-нибудь ерунде вроде смеха или отстаивания собственного мнения с недопустимым пылом.
Я снова покраснела и опустила глаза, но мэтр Дойл и так понял, что попал в яблочко. Усмехнувшись, он произнес:
— Не переживайте, оллема Адерин, это все пустяки, — и я уже хотела было поблагодарить его за неожиданную поддержку, как он добавил. — А чтобы вам было легче перестать себя винить, сегодня будет ваша очередь преодолевать яму. Так что идите, разминайтесь.
Я удалялась, вспыхнув от негодования и чувства глубочайшей и жесточайшей несправедливости. Меня провожали невинный взгляд и лукавая улыбка преподавателя, обладающего ангелоподобной внешностью и препротивным характером, сдобренным отвратительным чувством юмора. По крайней мере, в отношении меня. Когда в подобные ситуации попадали однокурсницы, было действительно смешно. Правда, улыбаться, а уж тем более смеяться, никто не отваживался еще с первого занятия первого курса, когда мэтр Ханлей Дойл наглядно продемонстрировал, что веселиться на занятии имеет право лишь он один, а мы все должны благопристойно и добропорядочно перед ним трепетать, а иначе — полоса препятствий, и да поможет нам душевая.
* * *
После занятия у мэтра Дойла об угрызениях совести не было и речи. Я испытывала странное спокойствие и равнодушие ко всему окружающему меня миру вместе с населяющими его тв… существами. Изгвазданная чуть ли не по самую макушку — конечно, я упала в эту неугодную мирозданию яму — я быстро шла в сторону общежития, движимая лишь одной целью: душевой. Не обращая ни на кого внимания — кто не посторонится, будет виноват сам — я шла по дорожке, высоко задрав голову, держа спину неестественно прямо, отставив руки, чтобы те не касались тела, и стараясь не делать лишних движений, чтобы не чувствовать скрипа и потрескивания тонкого и не очень слоя грязи на моей коже и одежде.