Доверяя до самого горизонта (Романова) - страница 77


Я продолжала молчать, отмечая при этом, что голос Кира звучит мягче и мягче с каждый произнесённым звуком, а сам он сидит в незначительном, но всё же отдалении, не нарушая выстроенные мной границы.


– На Беренгии* я почувствовал себя плохо. Три этапа терпел, считал – отравился чем-то, пройдёт. Как прошёл четвёртый не помню. Упряжку довёл Алтай, и не просто довёл, упряжка пролетела мимо финиша, остановилась у медицинского пункта и подняла такой вой, что не обратить внимания на нас не могли. Санитарной авиаций доставили в больницу, острый аппендицит, но если бы не Алтай, решивший уйти с трассы, чтобы срезать путь, я бы вряд ли выжил.


– Молодец, Алтай, – выдавила я из себя.


– Дело не в Алтае, дело в доверии, Фаина.


В словах Кира был смысл. Доверие необходимо. В общем-то, я не могла сказать, что тотально не доверяла людям или животным, просто всегда держала в уме – всё может измениться в любой момент. Домашние любимцы нападают на хозяев, близкие люди стирают границы, пользуются слабостями родных людей. Доверие – это обнажение своих слабостей, передача заряженного ружья в руки человека, готового в любой момент выстрелить в тебя в упор.


Я не слишком-то сообразительная, не самая талантливая и точно не блистательная. Фамилия «Люблянская» досталась мне будто по ошибке. Но я достаточно обучаемая для того, чтобы понять – в природу аборигенной породы собак входит безусловное доверие к человеку, а у человека – нет.


– Мне уйти спать к себе? – спросил Кир после невыносимо долгого, почти минутного молчания.


Я отрицательно покачала головой и начала укладываться, кутаясь в одеяло, как в кокон, не выпуская из рук края, словно стёганое изделие может укрыть от напастей. А что вы хотите от признанной королевы нелепостей и источника прерванного молодецкого сна лучшего каюра русского севера?


Кирилл растянулся в отдалении, ширина кровати позволяла, и уже посапывал, укрывшись отдельным одеялом, а я продолжала таращиться в темноту, воображая, что вижу причудливый рисунок дерева на бревенчатой стене. Мысли тем временем возвращались в прошлое, в то время, когда Ёжкин был живой, неунывающий и отважный.

История о Ёжкине родилась в самолёте. За четырнадцатичасовой полёт можно продумать сюжет, набросать план книги, вдоволь насладиться собственной идеей. Пока она ещё твоя и только твоя, не обросшая деталями и ожиданиями. В чистом, первозданном виде дарящая шквал эмоций и фонтан удовольствий, как спрятанный «секретик» из стекла и фантиков, о котором знаешь только ты – этой игре меня научила бабушка Зина в детстве.