– Что с тобой? Ты заболела? – с тревогой спросил он, вглядываясь в ее лицо.
– Я хотела взглянуть на фонтан Бертуччи… – Беатрис нервно рассмеялась. – По совету доньи Леоноры…
– Что ты слышала?
– Вода заглушала слова, но…
Беатрис ожидала вспышки гнева, но к ее удивлению, дон Мигель спокойно сказал:
– Полагаю, что достаточно. Ничего страшного. Это не первая и не последняя моя стычка с доном Алонсо.
– Но он угрожал вам. И обвинял!
Де Эспиноса улыбнулся, хотя ярость все еще кипела в нем. Но сейчас ему было важно успокоить растерянную жену. Она испугана, и у нее есть все на то основания, ведь она впервые столкнулась с особенностями забав высшей знати. И Бог весть, что еще ей наплела Леонора…
– В угрозах дона Алонса нет ничего нового. А обвинять… В чем? Ты же слышала наш разговор.
– И как вы поступите?
– Я сделаю все, чтобы отстоять честь де Эспиноса и защитить мою семью.
– Все? – переспросила Беатрис и содрогнулась, подумав о несчастном матросе с «Санта-Изабель».
– Да, Беатрис. Все, – жестко произнес дон Мигель. – Уверен, что Нуньес Морено лжет или в плену тронулся умом. Я разыщу его и докажу это. Что касается милости короля – на все воля Господа. Но до сих пор его величество не принимал во внимание наветы врагов рода де Эспиноса. Не тревожься, что бы ты ни услышала или что бы еще тебе не пришлось услышать.
В этот миг небо над ними взорвалось разноцветными огнями. В их отсветах лицо дона Мигеля превратилось в фантасмагорическую, пугающую маску, и Беатрис слегка подалась назад, будто желая отшатнуться. Тогда он слегка сжал руками ее плечи, бережно удерживая ее.
– Не тревожься, – терпеливо повторил он. – Ты моя жена и под моей защитой. Верь мне.
– Верю, – выдохнула она и прижалась к нему.
Июнь 1692 года.
Нуньес прислушался, затем приоткрыл дверь кельи и выглянул наружу: в коридоре никого не было. Он аккуратно закрыл дверь и, подойдя к лежащему на полу монаху, принялся стаскивать с того рясу.
…Досыта хлебнув лиха у английских собак, он сумел-таки сбежать и помытарившись еще несколько месяцев, добрался, наконец, до Санто-Доминго. По старой памяти заглянул в таверну Кривого Фернана… и раскис, пустил пьяную слезу, вспоминая «Санта-Изабель» и Диаса… Сейчас Нуньес клял себя за то, что распустил свой язык. Эх, побратим, как бы не довелось с тобой вскорости встретиться. Что, горячи ли сковороды в аду?
Монашек был ниже и уже в плечах, но сгодится и так. Нуньес втащил его на кровать и, повернув спиной к двери, накрыл одеялом. Вроде жив, ну, одним грехом меньше… Нуньес натянул рясу поверх одежды и, надвинув капюшон так, чтобы тень падала на лицо, выскользнул из кельи. Скоро колокол прозвонит к вечерней мессе, и отец-настоятель непременно заметит пропажу одной овцы из своего пасомого стада. Не заплутать бы, ведь в эту обитель дьявола его доставили с мешком на голове. Сердце Нуньеса заходилось, но он заставил себя подражать неторопливой походке монахов. Это удавалось с трудом, покалеченная в бою нога при каждом шаге напоминала о себе.