– Разумеется, идем.
– Но, Питер… – брови жены сдвинулись, а ее взгляд упорно не желал отрываться от бутылки.
– Арабелла, дай мне полчаса и скажи Молли приготовить чашку крепкого кофе. Она знает, как, – Блад неспешно поднялся и положил почти погасшую трубку на стол: – Нет, пожалуй, две чашки.
Арабелла смотрела на него недоверчиво, даже тревожно. Конечно, за все годы, что они вместе, он редко позволял себе больше одного бокала вина.
– Ну что такое, душа моя? – спросил он, подходя к ней и беря ее руки в свои.
Черт, черт! После чуть ли не пинты рома момент для общения с любимой женщиной был точно не самый лучший…
– Ничего, Питер. Я скажу Молли.
Через полчаса, когда тщательно выбритый, безукоризненно элегантный в своем черном камзоле Блад вошел в гостиную, лишь легкая бледность и несколько осунувшийся вид свидетельствовали о тех усилиях, которые, ему безусловно пришлось затратить, чтобы суровые родственницы его друга ничего не заподозрили.
Арабелла, в простом темно-коричневом платье, украшенном незатейливой вышивкой на лифе, порывисто поднялась с низкого диванчика и подошла к нему.
– Как ты? – во взгляде жены Питер увидел искреннее беспокойство. – Возможно, нам стоило бы послать кого-нибудь из слуг и отменить визит?
– Все в порядке, Арабелла, – ответил он и склонился к ее руке, целуя тонкие пальцы: – Строгий наряд еще больше подчеркивает твое очарование.
Уголки ее губ тронула улыбка:
– Думаю, что мисс Питт и миссис Роулинг сочтут другие мои платья вызывающими, – она помолчала, потом осторожно спросила: – Питер, ведь… ничего не случилось?
– Ничего. Только воспоминания. Они иногда бывают слишком назойливыми.
По стеклам застучали неугомонные капли, и Арабелла вздохнула:
– Опять пошел дождь…
– Это совсем не тот дождь, который заставил бы нас отступить, не правда ли, дорогая? – Питер пристально глядел на нее, с облегчением убеждаясь, что тревога постепенно уходит из ясных карих глаз жены.
– Ни в коем случае, – теперь Арабелла уже улыбалась, и он тоже улыбнулся, вновь поднося ее пальцы к своим губам.
– Тогда поспешим.
Едва переступив порог, Блад подозрительно принюхался: пахло тушеной капустой и чем-то еще, также не вызывающим особых восторгов. Капуста! Fili Dei, miserere mei, peccatoris…
Он содрогнулся, и Арабелла сочувствующие, но не без легкой иронии взглянула на мужа, чья бледность стала поистине аристократической. Они прошли в гостиную, и Питер заметил сидящих у окна двух женщин, которые были смутно знакомы ему. Он напряг память и с удивлением понял, что видит перед собой вдову Эндрью Бэйнса и его дочь. Годы, полные лишений отложили свой отпечаток на их облике. У миссис Бэйнс было усталое лицо, с глубокими складками у рта, худенькая Мэри Бэйнс жалась к матери, а в ее больших голубых глазах читались смущение и растерянность.