В течение нескольких минут парочка «виконт — попугай» испытывала меня на прочность. Даже сквозь плотно закрытую дверь в спальню слышен был их «великосветский» диалог в приглушенных тонах.
— Лео самый лучший. Скажи: Лео. Самый. Лучший.
— Аш-ша деф-фачка…
— Лео краси-ивый.
— Щ-щас плюну!
— Даме не пристало так выражаться! Ай, смотри какое яблочко! Вкусное, сладкое! Или ты персики любишь? Ням-ням, ум-м… Скажи…
— Подавис-сь!
— М-да, сдается мне, красавица, вы с Перри будете отличной парой.
Утренний свет заливал помещение. Солнечно, ярко. Глубоко вздохнула и огляделась, снова знакомясь с комнатой, в которой меня когда-то — два года назад! — разместили. Или прошло всего пять дней? Память стерла многие детали интерьера, да, собственно, я их особо и не помнила. Все свободное время проводила возле Рихарда. И ночи. За редким исключением, когда Лео прогонял меня оттуда хоть немного поспать в нормальных условиях, а не скрюченной в кресле у кровати больного.
— Доброе утро, Виннет! — мурлыкнула зелени за окном, траве, деревьям, кустам. Небу — высокому, чистому, синему, без единого облачка, почти прозрачному.
В гардеробной на полу обнаружился чемодан. На вешалке-каркасе моя синяя юбка и голубая блуза, приобретенные еще в Ливике. На полке саквояж-несессер. Белье… Все, что было со мной в день приезда в поместье Карре. Все, кроме платья с рядом пуговичек на спине, которые, спеша и волнуясь, сначала расстегивал, а потом застегивал граф Моран. Помню, как дрожали его пальцы. Как трепетно они касались моей кожи и пробегались по кружеву на бюстгальтере. Сердце заходилось в неровном ритме от этих прикосновений и сбивалось дыхание…
Тельма ничего не забрала. От мысли, что ей их просто не отдали, сделалось жарко: этакий романтический поступок Рихарда — сохранить вещи в память обо мне? Или… Нет, я желала именно этих розовых фантазий! Именно таких: он верил, что я снова появлюсь в его мире.
С языка сорвалось шепотом Ашинское:
— Встретимся — зацалую!
Двое за дверью подозрительно притихли: услышали, что я встала? Затаились!
Торопливо приводя себя в порядок, вспомнила о главном: мама! Как она там? Что я за дочь?! Наверняка, проснувшись в неизвестном месте, она если и не истерит, то тихо паникует себе во вред. Да ещё меня рядом нет! Предстоит столько всего объяснить!
Спешно выскочила из комнаты и замерла, встретившись взглядом с обращенными на меня глазами виконта. И столько было в них радости! А еще затаенной обиды.
Улыбнулась немного смущенно — неужели успела отвыкнуть от этого человека?
— Здравствуй, Леонард.