— Только одна наша убыль в живой силе за три-четыре месяца следа не оставила бы от любого иностранного формирования. Белое дело делали русские, все прочие путались под ногами. Да, это не преувеличение: путались. Если бы я как человек, облеченный высшими полномочиями, действительно стремился к интервенции, мы с вами здесь не беседовали бы. Генерал-адъютант Маннергейм обращался с предложением использовать стотысячную финскую армию. Прикиньте, что это такое, если 70 тысяч чехов явились той силой, о которую столь долго разбивали себе лоб вы, красные…
От Петрограда до Москвы Россия оказалась бы под финнами в считанные недели. И учтите, войска красных находились на востоке, против нас, и на юге, против Деникина. Однако генерал-адъютант выдвинул условие: в составе будущей России, очищенной от большевиков, Финляндии уже не будет. Я не располагал соответствующими полномочиями и, следовательно, не мог предрешать вопрос о составе Российского государства.
И к тому же вопросу о союзниках. В делах с ними мы не предрешали судеб России. Все должно поставить на свои места Учредительное собрание или, как я уже говорил, Земский собор. Это наша принципиальная позиция. От союзников мы получали материальную помощь, но за соответствующую плату. Не все, конечно, было гладко. К примеру, японцы стремились раздробить любое наше крупное воинское формирование. Разумеется, мы только на время могли соглашаться на подобные вмешательства извне. И все же это факт прискорбный, я лишь отчасти являлся хозяином положения, иначе не сидел бы перед вами. Союзники в лице чехословаков обладают здесь реальной силой, а в полосе железной дороги, как вы это сами видите каждый день, даже подавляющей силой…
Адмирал помнит фамилии этих людей, что вместе или порознь допрашивают его: Попов, Алексеевский, Денике, Лукьянчиков, Косухин… Несколько раз внимание привлекал человек во всем кожаном и с неправдоподобно массивным маузером на боку — этот ни о чем не спрашивает и лишь угрюмо молчит, но рост… самый настоящий гном, из тех, что в старину потешали царей. И при таком-то росте — саженный размах плеч!
Александр Васильевич ощущает их жадность к себе. Нет, не перед ними он держит ответ. Они так далеки от него! Для него все это проба суда, ответа перед Россией и вечностью. В конце концов, ради России он и жил.
Александр Васильевич поглядывает на Попова. Что ж, пусть тешится. Дважды два — четыре…
Штабс-капитан все обдумал к утру. Ну что ему делать в Китае?.. А только туда и можно выбраться. На другой вояж ни гроша. Пять лет воевал за Россию — и даже медной монеты нет. Опять бренчать в синематографе на пианино, как в Орле в 18-м? Шлюхам прислуживать в заведении? Водку и закуски разносить? А на другое он не годится… Родину учился защищать. А теперь вот по чужой… ползать в плевках, копить медяки, чтобы потом копить серебро на старость?..