Потом он стал рассуждать. Большевизм жестко и однозначно стоит на марксизме: два, помноженное на два, всегда четыре. Все, что не есть четыре (даже на самую ничтожную долю), не имеет права на существование. Самая характерная черта большевиков — нетерпимость.
Александр Васильевич присел на лежанку. Он же, разумеется, не мог знать, что его яростный недоброжелатель — генерал Болдырев — заносил в дневник весьма схожие рассуждения, к примеру хотя бы о судьбах русских: «…погибли от того же яда, который с такой холодной жестокостью привили России…»
В мировую генерал Болдырев командовал соединением на Северном фронте, фланг которого защищали корабли Колчака.
Адмирал сорвался с лежанки, зашагал. «Ни в чем не раскаиваюсь, перед лицом Бога и смерти говорю: ни в чем!»
Допросы для Александра Васильевича оказались вовсе не в тягость, а в некотором роде даже благом: скрашивают одиночество (а мысль о предательстве делает его особенно ядовитым) и дают какую-то разрядку. К тому же в канцелярии тепло. И чай — без сахара, но очень крепкий. Не жалеют на него заварки господа члены следственной комиссии, особенно старается этот… Денике.
Александр Васильевич ощущает их жадный, почти животный интерес. Он едва переступает порог и произносит «здравствуйте», а писаря уже скрипят перьями. Это тоже неплохо. Следовательно, останется его последнее слово, не сгниет с ним.
Он предан и оболган союзниками — ему скрывать нечего. Он отвечает на любые вопросы — нет ни одного, от которого уклонился бы. Ему и самому интересно во всем разобраться. Им не понять, что рассказывает он больше для себя.
Предали! Выдали! Все подстроили так, чтобы выдать! Не оставили никаких шансов на спасение…
Он не дает чувству обиды смять себя, но порой доводит его до ярости и звенящей ненависти. За что?!
…Александр Васильевич налегает руками на лед стены. Бормочет:
— У Великобритании нет постоянных врагов, нет постоянных союзников и друзей. Постоянны только интересы.
Он смотрит на решетку окна и отчетливо видит их всех, много-много лиц… Сколько же обворожительных улыбок, льстивых слов! А руки… Сколько крепких пожатий, сколько почтения в пожатиях!..
Твари!..
— …Господин следователь, на меня выпала задача собрать Россию под единой властью. И уже после народу предстояло (а я не исключаю еще: может, и предстоит) решать, каковым быть правлению. Я отказываюсь принять в качестве истины, не требующей доказательств, якобы большевизм — это народная, русская власть. Политическое устройство страны должно решить Учредительное собрание или, если угодно, Земский собор. Повторяю, я пришел к власти с одним условием: не предрешать облик будущего государственного правления.